ты учишься жить без всякой цели, учишься просто жить с пониманием того, что эта серая, ежедневно повторяющаяся муть и есть наша жизнь. Твоя жизнь. И что за все праздники, которые ты сам себе устроил, нужно в лучшем случае платить, в худшем – расплачиваться, как бы банально это ни звучало. Жизнь вообще банальная штука, и только смерть придает ей высоту и величие.
13.20 по Иерусалимскому времени
Хранитель Святого Гроба Господня в сопровождении главного драгомана и каввасов – мусульманской стражи, направил свои стопы через южное крыло Ротонды к Кувуклии. Время близилось.
– Господи, Боже Вседержителю, Едине Святе и Всемилостиве, Едине Блаже и Человеколюбче! Тебе просим и к Тебе взываем из глубины сердец наших, – молилась сестра Екатерина.
– Что будет, если Благодатный огонь не сойдет? – снова заговорил с ней он.
– Конец света. Но этого не произойдет. Молитва патриарха будет услышана…
Так-то так. Но в это таинство вторгся он, человек пришлый, чужеродный и неприкаянный, окаянством своим превзошедший многих. Может ли один сомневающийся, один из многих тысяч паломников отвести чудо, сделать его неизречимым? Что будет, если огонь все-таки не сойдет?
Померкнет свет? Окончательно воцарится тьма?
Что ж, тьма так тьма. И во тьме свет светит…
– По сказанию архиепископа Мисаила, отправлявшего служение в Кувуклии, чудо не одно, а два, – горячо заговорила паломница. – Второе – это роса. На всей крышке гробной виден блистающ свет, подобный мелкому бисеру белого, голубого, алого и других цветов, который, соединяясь, краснеет и претворяется в вещество огня. Огнь сей в течение времени, пока можно прочесть сорок раз «Господи, помилуй», не жжет и не опаляет, и от него лампады и свечи возжигаются. Так-то вот, Фома неверующий…
– Для нас не осталось чудес – только области, не охваченные Википендией, – сказал он, испытывая сильный соблазн скользнуть рукой по талии крутобедрой послушницы. – Боюсь, однако, что и этому чуду когда-нибудь найдется до смешного простое, скучное объяснение…
– Все это только словоблудие, – убежденно произнесла сестра Екатерина и почему-то зарделась.
– Это лишь привычка во всем сомневаться…
– Сомнение – враг веры.
– Но друг познания…
А уныние, подумал он, это сомнение без надежды. Сомнение в себе, в смысле жизни и ценности творения. Все подвергай унынию. То бишь сомнению. Религия чувствительна к таким вещам. Поэтому уныние – смертный грех, ведь оно подвергает сомнению веру. А этого делать категорически нельзя. Как нельзя было в свое время усомниться в учении Маркса, которое, как известно, всесильно, потому что оно верно, а верно, потому что, правильно, всесильно. А всесильно и верно, потому что потому и кончается на у. Когда грянул кризис, все наглядно убедились в этом и «Капитал» сразу стал бестселлером. А когда немного отлегло, все вернулось
