перечишь на каждом слове.
– Прости, государь. Кровь кипит. Столько делов наворотил, что трепетно в груди. Прости меня, Христа ради. Ей, Бог, не искушал тебя, отдавал кинжал и жизнь свою в твои руки. Если правду сказать, времена такие настают, что мёртвым будет легче, чем живым.
Царь продолжал смотреть на Фёдора, насупив брови, потом опустил взор на рану, заклеенную карлуком3.
– Мёртвым завсегда легче, чем живым. Только, думаю, скучно там, на небесах, или в преисподней. Чешется, – сказал царь, тыча в рану. – А не болит.
– Постарайся не мочить, не чесать и ничего не есть.
– Эх надо было с утра побольше поесть, – произнёс и сокрушённо вздохнул царь.
– Выпей, – сказал Фёдор, подавая ему склянку с прозрачной жидкостью.
– Что это? – спросил тот.
Фёдор хотел сказать: «яд», но передумал. Он понимал, что на сегодня исчерпал резерв терпения Ивана Васильевича и может огрести по серьёзному.
– Вино! Очень крепкое, настоянное на дубовой щепе вино. Хлебное.
Царь скривился.
– Не люблю я его. Англичане из ячменя варят. Постоянно привозят с посольством. В дар, млять! Надух мне не нужны такие дары. Крохоборы. Говорил же, чтоб не везли, а возят и возят… От него я совсем дурной становлюсь. Не люблю.
– И где, то вино? – спросил Фёдор. – Мне бы для медицины пригодилось. В малых дозах оно полезно.
Мысленно он продолжил: «…в любых количествах».
– В казне бочки стоят. Забирай, коли нужно для меди… Как ты сказал? Для чего?
– Медицина – это по-латыни «лечение». Раны это вино заживляет. Вот и твою рану в чреве оно заживит. Выпей.
– Живая вода, что ли? – улыбнулся, скривившись государь.
– Что-то типа того.
– Говорить ты стал чудно, Федюня.
Иван Васильевич с любопытством разглядывал квадратной формы склянку, сделанную из зелёного стекла.
– Пей, да уберу я. Только крепкая она, живая вода. Такой ты ещё не пил. Чистый спиритус.
– Спиритус, говоришь?
Царь, повернувшись к левому плечу, хэкнул и замахнул в себя семьдесят граммов чистого спирта. Видно было, что опыт пития подобных продуктов он имел, так как выдыхал медленно сквозь плотно сжатые губы, однако слёзы на глаза всё же накатились и, скопившись на нижних веках, потекли струйками по щекам, прячась в не по годам седеющей бороде.
– Крепка рать русская, – глубокомысленно выразился государь, сипя высушенной глоткой.
Он вздохнул, выдохнул.
– Сам варил?
– Сам, государь.
Глаза Ивана Васильевича заблестели.
– Ты что-то говорил о том, что ты сюда из другого мира пришёл. Что это за мир?
Фёдор немного помолчал, обдумывая что сказать, а что не говорить.
– Тот мир, откуда моя душа пришла в это тело – это будущее. Там тело умерло и мою душу отправили
