и то, что ему рассказали разные собеседники из этого мира. Рассказал без подробностей, просто констатируя факты: убито и казнено столько-то, испорчено девиц столько-то, жён загублено столько-то, крестьян сгинуло столько-то. Были у попаданца в памяти такие цифры, ибо спорили в будущем по этому поводу много и часто. Про поминальный список сказал. «Помнил» Фёдор и другие цифры: о том сколько в это же время уничтожили своих граждан иные правители, но приводить их царю пока не имело смысла. Эти сведения должны пригодиться потом, когда надо будет мотивировать Ивана Васильевича на благие дела.
Царь слушал Попаданца, хмурился, но не перебивал, а когда Фёдор замолчал, спросил, посерев лицом:
– Только худая слава после меня осталась?
Фёдор мысленно усмехнулся, но ответил серьёзно.
– Отнюдь. Много нужных дел для государства Российского ты успел начать и завершить. Но ты и сам их знаешь. Я только худое перечислил.
– Ангелы, говоришь, прислали? – скривился он.
– Да, не знаю я, кто послал, – устало скривился Фёдор. – Самому интересно, но вряд ли кто скажет.
Царь скептически разглядывал Захарьина.
– Ты, конечно, отрок необычный. Таких, как ты, я видом не видывал и про таких слыхом не слыхивал. Бывает блажат юродивые, но ту блажь ещё понять надо. А ты разумен… И даже слишком порой. Никому не говорил ты про дар свой?
Фёдор покрутил головой.
– Я бы и тебе не говорил, да за державу обидно, – буркнул он.
– За державу обидно? Почто? В чём обида твоя?
– В том, государь, что за пол века твоего правления только и останется от дел твоих одна земщина. А страна впадёт в такую смуту и разорение, что едва не распадётся на княжества и не станет добычей поляков. И только войска, собранные земским собранием, изгонят поляков из Москвы.
– Поляки в Москве?! – возмутился царь и вскрикнул: – Кто допустил?! Где были мои сыновья?!
– Иван умрёт раньше, а Фёдор через четырнадцать лет после тебя. Потом будут править иные цари. У Фёдора детей мужского пола не будет, государь.
Фёдор смотрел на лежавшего молча и разглядывающего узорчатый потолок царя, и ему вдруг стало его жалко.
– Значит, прервётся династия Рюриковичей? – спросил царь.
– Прервётся, государь.
– Но земщина и дела мои останутся?
– Останутся.
– А Россия, говоришь, отобьётся от поляков и будет жить?
– Отобьётся, государь. Выпрут их из Кремля и погонят с земли Русской ссаными тряпками. И будет жить Русь и будет самой сильной и большой в мире, ибо присоединит те земли на востоке, про которые я говорил тебе. Ещё и Польшу с Ливонией завоюет. И в морях-океанах воевать будет.
– А Крым?
– Крым – наш!
– Ну, тогда и слава Богу, – вздохнул-выдохнул Иван Васильевич. – Не даром значит прожил жизнь.
– Не даром, государь. Ох не даром! Даже если ты повторишь все свои худые дела,
