сами, но только тогда, когда мы этого совсем не ждем, и в тот момент, когда нам это действительно нужно.
Люс, нахмурившись, молчал. Скрестив руки на груди, он уставился в пол. Вновь нить загадки так же быстро ускользнула от него, как и появилась. А вопросов без ответов становилось все больше, они лишь нарастали, превращаясь в огромный запутанный клубок. Кто такой на самом деле Зоам Була? Откуда он знает Люса? Как узнал, что он появится в лавке господина Гайена? А случайно ли вообще Люс взял в руки именно «Книгу Знаний»? Юноша уже ни в чем не был уверен. Он был убежден лишь в том, что, видимо, ему самому придется разгадывать эти мучительные тайны.
– Неужели вы и есть тот самый молодой художник? – цепко глядя на Люса, спросил Гайен.
– Возможно, – коротко бросил Люс.
Куранты в углу принялись гулко и громко отбивать три часа. Затренькали на стене деревянные резные часы в виде дома с мельничкой, и с шестым ударом из его дверей выехал мукомол с мешком в руках. Зазвонили другие часы-домики: в одних пробило двенадцать, а в окошках загорелся свет, и зазвучала музыка; в других – два часа, и на балкончиках, танцуя, появились парочки; в каких-то – восемь, и под окно, в проеме которого мечтала девушка, выскочил парень с лютней. Часы трезвонили каждые на свой лад, нервно перебивая друг друга. Когда дикий концерт прекратился, Люс, кривясь от стоявшего звона в ушах, спросил:
– Что это у вас часы разное время показывают? Который же час правильный?
На лице Гайена вспорхнула, словно пуганая птица, улыбка и тут же исчезла.
– Все мои часы отбивают правильное время, – сказал он. – Здесь, в Хегоальдеко, сейчас шесть часов вечера. – Люс с сомнением посмотрел на него: он так много времени провел в этой душной лавке? Ведь, когда он зашел сюда, было не больше двух. – В другом же месте в этот момент – три часа, а где–то и двенадцать. Время – что река: то быстро стремит бег, то замедляет ход, а то и вовсе прекращает свое бытие, ввергаясь в пучину хаоса.
Гайен, видимо, хотел и дальше продолжить вещать, но Люс, не желая вникать в его слова, резко спросил:
– А что с книгой? Вы продадите мне ее?
Глаза Гайена тут же хищно блеснули.
– Продам. Мне она ни к чему. Один том из скольки-то там томов мало чего стоит. Продам за сущую безделицу – тысячу диру.
Улыбка вновь приклеилась к лицу Илунга.
– Безделицу?! – воскликнул Люс. – Тысячу диру?! Да не может эта книжка столько стоить!
– Но ведь для вас она представляет особую ценность? – Елей так и сочился из уст Гайена.
И он был прав: возможно, эта книга помогла бы ответить на волнующие Люса вопросы, может быть, внесла бы хоть какую-то ясность.
Люс тяжко вздохнул.
Одна. Тысяча. Диру.
Наверное, для владельца антикварной лавки подобная сумма и была безделицей, но только не для четырнадцатилетнего подростка, который еще и школу-то не окончил. Просить у отца такую огромную сумму точно не стоило: начнутся расспросы,
