особенного внимания; им было свойственно честно и без особых колебаний заявить, что у них наступили эти дни; они рассказывали пикантные истории о бывших любовниках, а услышав ритмичную музыку, эти прекрасные создания тут же начинали в такт ей подергивать прелестными ножками… Это было обворожительно, но ведь, с другой стороны, многие другие девушки также обладали этими достоинствами.
Рандхир не собирался переспать с девушкой-маратхи, когда приглашал ее подняться к себе. Увидев ее промокшую насквозь одежду, он подумал лишь о том, что бедняжка может подхватить пневмонию, именно поэтому и предложил ей раздеться.
По всей видимости, она поняла сказанное, ибо ее глаза вспыхнули яркими искорками. Рандхир молча вынул из шкафа белое дхоти и протянул ей. Она сняла джинсы, казавшиеся еще более грязными, чем были на самом деле, из-за того, что пропитались влагой. Девушка отложила их в сторону и поспешно обернула дхоти вокруг бедер, попыталась снять обтягивающую блузку, но ее концы были завязаны тугим узлом. Она долго развязывала его изломанными ногтями – намокнув, узел стал слишком плотным, – но, выбившись из сил, сдалась и сказала Рандхиру на маратхи примерно следующее:
– Как мне быть? Он не поддается…
Рандхир сел около нее и начал борьбу с непокорным куском ткани. Вскоре это утомительное занятие переполнило чашу его терпения. Он взял по одному концу узла в каждую руку и резко дернул в разные стороны. Узел разорвался.
Руки Рандхира стали изучать ее тело. Взору его предстали две пульсирующие груди. На мгновение ему показалось, что его руки, словно руки опытного мастера, вылепили из глины две красивые чаши на теле девушки-маратхи.
Ее груди были того же наполовину созревшего, притягательного и наполненного живительной влагой вида, который можно найти в посуде, только что созданной руками гончара. При этом они источали схожее тепло. От этих молодых, идеальных грудей исходил странный внутренний блеск, будто их темный бархат скрывал великолепное сияние, одновременно и существовавшее, и не бывшее. Они напоминали глиняные лампы, горящие в мутной воде.
Бесконечные дождливые дни. И развевающиеся за окном листья пипала. Промокшая насквозь одежда девушки-маратхи валялась, скомканная, на полу, а сама она прижалась к Рандхиру. Тепло ее обнаженного грязного тела вызывало у него такое же ощущение, как купание в суровую зиму в замутненном подогретом бассейне.
На протяжении всей ночи она тянулась к Рандхиру. Эти двое будто слились воедино. Между ними было сказано не более двух слов, но все, что действительно следовало сказать, было выражено их губами, дыханием и руками. Всю ночь руки Рандхира легко скользили по груди девушки-маратхи. Ее крошечные соски с черными кругами пробуждались от этих прикосновений, вызывая в теле такую страстную дрожь, что и тело самого Рандхира начинало дрожать.
Эта дрожь была ему хорошо известна. Он всегда принимал ее с неописуемым удовольствием.
