и любовь и желание отомстить, а посему я изо всех сил пытался говорить как можно более сухо, досадуя на волнение, порой заставлявшее мой голос дрожать.
Из-за небольшого облачка почти над горизонтом и прямо напротив нас снова появилось заходившее солнце, заливая трепещущим сиянием опустевшие поля и наполняя распростертую у наших ног узкую долину невесть откуда возникшим изобилием; затем все исчезло. Я сидел молча, совершенно потрясенный; я чувствовал, как всего меня обволакивает и пронизывает такое же золотое сияние восторга, отчего злопамятство мое бесследно испарялось и лишь голос любви продолжал звучать. Вдруг Алиса, до того сидевшая, положив голову мне на плечо, поспешно поднялась, достала из корсажа какой-то очень маленький предмет, завернутый в тонкую бумагу, протянула было мне, остановилась в нерешительности и произнесла, видя мое удивленное лицо:
– Жером, послушай меня. Это мой аметистовый крестик. Все эти три вечера я приношу его с собой, потому что давно хотела отдать его тебе.
– Но зачем он мне? – не выдержал я.
– Чтобы ты хранил его в память обо мне и отдал своей дочери.
– Какой еще дочери? – вскричал я, глядя Алисе в глаза и не понимая, что все это значит.
– Пожалуйста, выслушай меня спокойно и не смотри на меня так, прошу тебя, не смотри. Мне и так очень трудно говорить, но это я должна сказать тебе обязательно. Итак, Жером, когда-нибудь ты женишься, ведь так?.. Нет, не отвечай мне и не перебивай, умоляю. Просто я хотела бы, чтобы ты помнил, что я очень любила тебя и… уже давно… три года назад… решила, что этот крестик, который тебе всегда нравился, может однажды надеть твоя дочь, в память обо мне… нет, пусть даже не знает о ком… и, может быть, даже случится так, что ты назовешь ее… моим именем…
У нее словно перехватило горло, и она замолчала; громко, почти со злостью я спросил:
– А почему тебе самой ее так не назвать?
Она попыталась еще что-то сказать. Губы ее задрожали, как у ребенка, который вот-вот расплачется, но она не заплакала; необыкновенный блеск ее глаз преобразил ее лицо – оно сияло какой-то сверхчеловеческой, ангельской красотой.
– Алиса! На ком еще я смогу жениться? Ты же знаешь, что лишь тебя я люблю!.. – В безумном порыве я крепко, до боли, сжал ее в объятиях и впился губами в ее губы. Голова ее запрокинулась, она ничуть не противилась мне; я увидел только, как вдруг потускнел ее взгляд, затем веки ее совсем сомкнулись, и я услышал ее голос – ни с чем не мог бы я сравнить его по чистоте и плавности:
– Сжалься над нами, мой друг! Не губи нашу любовь.
Возможно, она добавила еще: «Не поддавайся своей слабости!» – а может быть, я сказал это сам себе – не помню, но я бросился перед ней на колени, страстно обхватив ее руками.
– Если ты так любишь меня, почему же ты всегда меня отталкивала? Вспомни: сначала я ждал до свадьбы Жюльетты; я понимал, что ты хотела для нее счастья; и вот она счастлива, ты сама мне это говорила. Долгое время я
