видом, точно уступала просьбе капризного ребенка поиграть с ним. Часто она проходила мимо меня с отсутствующим видом и блуждающей улыбкой, и в эти минуты она была для меня такой далекой, как если бы я ее не знал вовсе. В ее улыбке чудилось мне иногда нечто похожее на вызов или по крайней мене на легкую иронию, как будто она находила своеобразное развлечение в том, что всячески уклонялась от моих домогательств… Но тут же я приписывал все грехи себе, не имея привычки в чем-либо упрекать ее, а кроме того, уже толком и не понимая, чего я, собственно, от нее жду и в чем могу ее упрекнуть.
Так проходили дни, сулившие мне столько счастья. Точно завороженный, наблюдал я за тем, как они просачиваются между пальцами, но не желал ни прибавить их, ни хотя бы попридержать, настолько каждый из этих дней делал меня несчастнее. Тем не менее за два дня до отъезда, воспользовавшись тем, что Алиса прошлась вместе со мной до той самой скамейки у брошенной мергельной разработки – стоял ясный осенний вечер, тумана не было, и в разлитой кругом голубизне очень отчетливо просматривались мельчайшие детали, и не только пейзажа, но и полузабытого прошлого, – я наконец не выдержал и излил свою печаль, разъяснив, из скорби о каком именно счастье рождалось мое нынешнее несчастье.
– Но что я могу поделать, мой друг? – почти прервала она меня. – Ты влюбился в призрак.
– Нет, Алиса, совсем не в призрак.
– Ладно: в выдуманный образ.
– Увы, я ничего не выдумывал. Она была моей подругой, я прекрасно это помню. Алиса! Алиса! Вы когда-то были той, кого я любил. Что вы с собой сделали? Что сталось с вами?
Она промолчала, низко опустив голову и медленно обрывая лепестки у цветка, затем произнесла:
– Жером, а почему просто не признаться, что ты любишь меня уже не так сильно?
– Да потому, что это неправда! Неправда! – возмутился я. – Да я никогда не любил тебя сильнее, чем сейчас!
– Ты любишь меня… и одновременно жалеешь, что я стала не такой! – сказала она, пробуя улыбнуться и слегка пожав плечами.
– Я не могу говорить о своей любви в прошедшем времени.
Почва уходила у меня из-под ног, и я цеплялся за все…
– И все же придется ей уйти в прошлое, как и всему прочему.
– Эта любовь уйдет лишь вместе со мной.
– Она будет ослабевать постепенно. Та Алиса, которую, как тебе кажется, ты любишь, уже не более чем твое воспоминание, а настанет и такой день, когда ты вспомнишь только, что любил ее, и все.
– Ты говоришь так, словно что-то может заменить ее в моем сердце или мое сердце может вообще перестать любить. Очевидно, сама ты – коли тебе доставляет удовольствие мучить меня, – сама ты забыла, что когда-то любила меня?
Я увидел, как дрогнули ее побледневшие губы, и она прошептала едва внятно:
– Нет, нет, это в Алисе не изменилось.
– В таком случае ничего не изменилось! – воскликнул
