потому что это поможет ему ощутить себя равным и преодолеть боль.
– Спасибо, как обычно! – ответил № 135, но его речь явно была замедлена, он пытался скрыть, что у него дрожат губы.
Пока он сидел, ожидая эффекта от инъекции, мы изучали его карточку, которую он положил на стол. Год рождения, пол, расовый тип, телосложение, группа крови и т. д., наследственные особенности, перенесенные заболевания (разумеется, целый ряд, и все как следствие экспериментов). Необходимые сведения я вносил в собственную тщательно продуманную карточную систему. Смутил меня только год рождения, что, впрочем, было закономерно. Еще работая ассистентом, я слышал от других и видел сам, что подопытные люди из Службы Добровольного Самопожертвования, как правило, выглядят на десять лет старше своего возраста.
– Ну вот все и готово, – я снова повернулся к № 135, который заерзал в кресле. – Как вы себя чувствуете?
Мужчина с детским удивлением рассмеялся.
– Я так хорошо себя чувствую. Я никогда раньше так хорошо себя не чувствовал. Но мне страшно…
Момент настал. Мы слушали, мы внимательнейшим образом вслушивались. Мое сердце громко стучало. Что, если он сейчас вообще ничего не скажет? Если ему нечего скрывать? Если расскажет что-нибудь совершенно неважное? Как тогда мне убедить куратора? И как мне самому быть уверенным? Теория, даже прекрасно обоснованная, остается теорией, пока ее не опробовали на практике. Я мог ошибиться.
И тут случилось то, к чему я был не готов. Взрослый человек вдруг горестно всхлипнул. Он оплыл в кресле, тряпкой повис на подлокотниках, начал медленно и ритмично раскачиваться вперед-назад и протяжно стонать. Не могу передать, насколько это было мучительно, я не понимал, как нужно вести себя. Самообладание Риссена, надо признать, оказалось на высоте. Даже если он и был так же неприятно задет, как я, то немедленно это скрыл.
Так продолжалось несколько часов. Мне было стыдно перед боссом, ведь это по моей вине он стал свидетелем подобных сцен. И возможность предвидеть, что именно вскроется в результате эксперимента, по-прежнему отсутствовала. Ни я, ни вся наша лаборатория не имели права распоряжаться подопытными: их присылала единая диспетчерская, которая обслуживала все близлежащие учреждения.
Подопытный наконец успокоился. Всхлипывания стихли, он принял более достойную позу. В стремлении поскорей завершить это унизительное шоу, я поспешил спросить:
– Как вы?
Мужчина поднял взгляд. Вероятно, он не помнил, кто мы такие, но явно осознавал наше присутствие и понимал наши вопросы. Отвечая, он смотрел на нас, но не как на начальство – он обращался к нам как к безымянным слушателям из его собственного сна.
– Я так несчастен, – вяло произнес он. – Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, выдержу ли я.
– Выдержите что? – спросил я.
– Это все. Я боюсь. Я всегда боюсь. Не сейчас, но в других случаях, почти постоянно.
– Боитесь
