А Андрюха Гафонов, по прозвищу Гафоня, которого раньше никто не видел и не слышал, попав под покровительство Локти, раздухарился, стал задираться на всех, покрикивать, кого-то, если верить слухам, даже ударил или побил.
Нашу четвёрку с Карла Маркса эти плохиши не трогали. На что я способен, Локтя знал не понаслышке, а Костю, после того, как тот в четвёртом классе с первого удара отправил его в нокдаун, боялся панически. Гафоня был свидетелем и того, и другого, и потому старался держаться от нас подальше. Но перед Вовкой Табаковым и Санькой Маликовым они хорохорились, обзывая одного «тормозом», а другого «косым». Но, зная, что мы с Костей обязательно за них заступимся, дальше этого у них не заходило.
Это произошло в конце марта на большой перемене. Перед этим Локтя что-то натворил, а Ольга Балякаева рассказала об этом классной. И вот, улучив момент, когда в классе было мало народу, он набросился на неё с кулаками. Увидев это, Светка заступилась за подругу и оттолкнула негодяя. Тот, естественно, оттолкнул её. Да так, что, если бы не парта, вставшая у неё на пути, она бы точно упала на пол. Но это Светку не остановило. С криком «Ах, ты, мерзавец!» она подскочила к Локте и влепила ему пощёчину.
В этот момент в класс вошёл я и увидел, как Локтя, не раздумывая, отвесил ей увесистую оплеуху в ответ, от которой она очутилась на полу, приземлившись на пятую точку. Он сам даже не ожидал такого эффекта от своего удара, и растерянно посмотрел на поверженную Светку. Потом по сторонам, словно хотел сказать всем присутствующим, что он не специально, что он не хотел, что она сама напросилась и в результате схлопотала, и тут увидел меня, приближающегося к нему.
– Я же тебе говорил, ушлёпок, если ты хоть пальцем её тронешь, я набью тебе морду, – сдерживая гнев, сказал я ему.
Я не знал, что означает слово «ушлёпок» – услышал его от Серёги с Сенькой, когда они пренебрежительно говорили о ком-то, – но посчитал, что в данном случае такое обращение было более уместно, чем «гнида» или «тварь».
Я помог Светке подняться и отстранил её в сторону, освобождая себе путь к Локте.
– Она первая начала, – стал оправдываться тот и, обратившись к классу, попросил. – Скажите ему!
– Я сам всё видел, поэтому ничего говорить мне не надо, – я остановился перед ним. – Её удар, по сравнению с твоим, укус комара. Поднять руку на женщину – это уже преступление. А за преступление надо отвечать.
Я знал, что он знал, что я левша, и, следовательно, буду бить его слева. Он весь напрягся и сосредоточился, приготовившись отражать мой выпад. Но я перехитрил его. Удар правой был для него полной неожиданностью. Правда, он получился не сильным, но зато смачным. Локтя разозлился, что было мне только на руку, и попытался достать меня правой (ведь он-то был правша). Я уклонился, нырнув под руку, а затем, выпрямившись, нанёс левый хук в челюсть. Это был мой излюбленный приём, тысячу раз отработанный на груше, в бою с тенью
