бы обоих на каторгу в Сибирь, да Настьке кресло тяжело катать будет одной.
В столовой остались только трое: я, дядя и котёнок. Мурзилка устроился у меня на коленях и задрых, свернувшись клубочком.
Дядя медленно пил чай и не торопился начинать разговор. А я налил себе рюмку из штофа и хлопнул под солёный гриб. Исключительно для пользы здоровья – после ночной прогулки слегка продрог.
– Прав ты, племянничек, – отставив чашку, дядя впился в меня цепким взглядом.
– Это был обман?
– Скорее, представление, как в театре. Покойник-то настоящий был.
– Но вы его не оживляли.
– Верно думаешь. По-настоящему оживить покойника только Господь может. А Фрол – заложный мертвец.
– Это как?
– Лет сто назад или больше неурожай здесь был. Пухли крестьяне с голоду, лыко ели. Вот Фрол и помер. А душа не успокоилась, не летит в рай, всё хлеба просит. Раз в год начинает он в могиле ворочаться, молит, чтоб покормили, на смерть тяжкую жалуется.
Старик вздохнул.
– Жалко мне его, неприкаянного. Зову его, он и выходит. Дам хлеба кусок, Фрол и засыпает ещё на год. Страшная смерть, если от голода, вот и не может до конца помереть.
Не ожидал я такого поворота. Судьба бедняги Фрола была жуткой, аж мороз по коже продрал.
– Редко заложные покойники встречаются. Но если нашёл такого – сможешь поднять. Если, конечно, Талант мой примешь.
– Это всё, что он может?
– Не всё, – дядя усмехнулся, – допросить мертвеца можешь. Если сороковой день не прошёл, покойник тебе на любой вопрос ответит. Думаешь, для чего меня царь Пётр при себе держал? А потом и Катька, и Бирон ко мне бегали? Всю правду хотели знать, особенно, если заговорщик на дыбе умер.
Какая неприятная профессия, на мой вкус. Человек после пыток отмучился, помер, а его и за порогом достали. Б-р-р-р!
– Жаль, цари наши не понимают: не умеют покойники врать, режут правду, как по живому, а от правды той только хуже становится.
Я кивнул. Хоть и не умею мертвяков допрашивать, а в архивах работать приходилось. Иной раз такое найдёшь, что сжечь хочется: и бумаги, и людей.
– Но учти: допрашивать можно, только если тебе архиерей грамоту с разрешением выписал. Если нет – хоть на плаху ложись, но не соглашайся. Грех это великий.
Лицо дяди посерело, будто он вспомнил что-то ужасное.
– Год потом черти будут приходить и изводить.
– К вам приходили, да? – Я не мог не спросить.
– Не твоего ума дело, – окрысился дядя. – Я тебя предупредил, а там разбирайся сам.
Мы оба надолго замолчали. Водки мне больше не хотелось, и я налил себе чаю. Старик аж хрюкнул от такого святотатства. Ему, похоже, самому очень хотелось приложиться к штофу, но здоровье не позволяло.
– Талант ещё что-то умеет, кроме допроса и призыва заложных? – нарушил я тишину.
– Да, как и любой другой. Можешь, как
