отозвалась я без лишних церемоний. – Скажите, приехала её племянница. И я не уеду, пока не поговорю с Данной.
– Одну минуту. – Коротко поклонившись, служанка поспешила на второй этаж, оставив меня одну в тусклом, мрачном холле, пропахшем сигарным дымом и алкоголем.
Стягивая перчатки, я бросала по сторонам взгляды. Обстановка, если честно, удручала. Обои на стенах с некогда золотыми вензелями давно потускнели, а в углу под лестницей в узорах и вовсе виднелись прорехи. Хозяйка попыталась скрыть этот казус пышным растением в нарядном кашпо, но при должном внимании полуободранная стена всё равно просматривалась. Справа у лестницы стояла консоль тёмного дерева. Лак, её покрывавший, растрескался по углам и на витых ножках. На столе тускло мерцала под закопчённым стеклом керосиновая лампа, и кресло возле консоли тоже явно давно прожило свои лучшие годы.
Я никогда здесь не бывала, но обстановка отчего-то показалась знакомой. И этот запах, для меня резкий и неприятный, почему-то вызывал ностальгию по прошлому. По чужому прошлому. Он был настолько тяжёлым, почти удушающим, что я даже почувствовала лёгкое головокружение.
– Женечка? – услышала встревоженный голос Вильмы и поспешила к креслу, потому что холл с каждым мгновением становился всё темнее. – Что с тобой?
Хотела ответить, сказать, что мне нехорошо и, наверное, надо выйти на свежий воздух, но язык перестал слушаться. Рухнула на жёсткое сиденье, чувствуя, как тьма вокруг сгущается, поглощая разум. Стирая мир вокруг, все звуки и тошнотворные запахи.
Раннвей Делагарди
– Раннвей? Что ты тут делаешь?
С трудом заставляю себя открыть глаза, ожидая увидеть ненавистную спальню и какую-нибудь служанку, но вместо этого вижу Данну. Не сразу приходит осознание, что это её голос звучит совсем близко, а вместо комнаты в доме Делагарди я сижу в знакомом мне холле. Накатывают воспоминания из детства, когда приезжала сюда вместе с няней. Терес редко бывала у тёти, а вот я была рада каждой такой поездке.
Я вообще была рада любой возможности сбежать из дома. Неважно куда. Лишь бы подальше от отца.
– Раннвей?
Поднимаю на тётю глаза.
– Что с тобой?
– Я…
– Если пришла, чтобы сказать, как тебе плохо без Эдвины, знай: это ничего не изменит.
Она упирает руки в бока и выглядит недовольной, если не сказать разозлённой. Вот только мне непонятно, что именно заставило её разозлиться. Я? Или же эта несносная девчонка? Наверняка она!
– К тому же я тебе не верю. Пусть и прошло четыре года, но я хорошо помню, какие чувства ты к ней испытывала и как к ней относилась. Ты, конечно, неплохо играла в последнее время, милая… Полагаю, чтобы наладить отношения с мужем, но меня не обманешь. Я ведь тебя с детства знаю.
Мне вообще не понятно, почему мы говорим об Эдвине и что значит: прошло четыре года? После чего? Что вообще происходит?!
– Поэтому даже не проси и не уговаривай.
