style="font-size:15px;"> Принятие присяги считалось праздником. Праздник, после которого любого юношу, принявшего присягу, можно было судить особым военным трибуналом и посылать воевать в любую страну. После торжественной церемонии, где каждый выходил вперёд перед строем и зачитывал присягу, большинство чувствовали себя настоящими солдатами и были готовы залезть в танк, встать у зенитного орудия и начать стрелять. После церемонии всем солдатам выдали по три рубля (первую зарплату) и отправили в чайную, где можно было позволить себе съесть пирожок или пирожное. К некоторым солдатам приехали родственники, мамы, папы, которых пропустили на территорию части и дали время на общение в той же чайной, но, как и следовало ожидать, пирожков у них было больше.
К вечеру праздник закончился, солдаты сдали парадную форму в каптёрку и вернулись в повседневной форме в казарму, в которой им предстояло провести последнюю ночь. Все ждали команду «отбой», и в этот момент в казарму пришли друзья сержанта Антона. Высокомерные, с откровенно наглыми лицами, со спущенными до нижней части живота ремнями и распахнутыми до пупа кителями, они расселись на кроватях, рассматривая своих будущих «рабов».
– Ну что, салаги, с праздником! – с противной улыбкой начал свою речь самый хамоватый из них. – Вы попали в «кадру», а значит, вас ждёт год настоящего ада. Вы – «салаги», то есть никто. Запомните это! Через полгода вы станете «молодыми» и всё равно останетесь говном, но появятся такие, как вы, салаги и станет чуть полегче. Затем через год вас посвятят в «черпаки», и начнётся настоящая красивая жизнь. А ещё пройдёт полгода, и вы будете сидеть здесь, как мы.
Следующим этапом «церемонии» служила проверка тумбочек бойцов. Если у кого-то находили одеколон, типа «Шипр», тут же, издевательски извиняясь, забирали: типа, вам лучше в нашей казарме не пахнуть. «Шипр» был прекрасным заменителем алкогольных напитков, и ряд молодых бойцов просто не успел выпить свои запасы. Шапочки или, не дай Бог, носки, случайно сохранившиеся в тумбочке, служили поводом для дополнительного унижения.
– И куда ты в шапочке и в носках сбежать собрался, солдат? – мерзко смеялся худощавый, угловатый прыщавый ефрейтор. – Запрещено! Отбираем на благо развития Советской Армии!
Он подошёл к виновнику и сделал вид, что очень хочет его ударить. Затем ефрейтор мерзко рассмеялся, и коллеги его поддержали.
Далее состоялся процесс постепенного посвящения призывников в солдаты. «Деды» выбирали тех, кто им больше всего не нравился, и публично заставляли их отжиматься, одеваться, чистить им сапоги… Всё это «деды» делали с огромным и нескрываемым удовольствием. В этот момент они вспоминали то, что с ними делали полтора года назад, и было ощущение, что они боялись что-то забыть из этой традиционной «церемонии». Серёгу не трогали, и причина для него была понятна – откровенная симпатия сержанта Антона.
После окончания необходимых составных частей церемонии на «сцену» снова вышел худощавый, угловатый
