торчали вкопанные в землю бревна с вытесанными на них суровыми ликами богов. Вокруг бегали дети с прутками в руках, гоняли кур и гусей. Блеяли овцы, согнанные на дневной выпас. Мужики на другой стороне холма рубили избу и громко переругивались, так что их крики разлетались над всем селом.
Я свернула, не дойдя до центра. Изба наша стояла на окраине, а двор граничил с лесом. Из-за этого приходилось постоянно развешивать на изгороди обереги от лесной нечисти и окуривать дом чертополохом. Когда-то большой и ухоженный двор наполовину зарос бурьяном. За домом тянулись ровные черные ряды грядок, лишь кое где из земли торчали ростки. У дома паслась последняя оставшаяся у нас корова, старая уже. С каждым годом молока она давала все меньше.
Я развесила рубахи на верхних жердях изгороди. Жерди усохли, потрескались, какие-то повалились на землю, да и столбы все больше клонились в разные стороны. Изба выглядела под стать изгороди, такая же старая и серая. Сруб покосился на сторону от времени, из щелей в брёвнах торчал прошлогодний мох.
Стоило открыть дверь – обдало теплом от натопленной печи. Встретили запахи родного дома: густо пахло соломой, устилающей пол, томленой в печи кашей из проса и тыквы и травами. Окна все были закрыты ставнями – матушка не любила сквозняков.
Я зажгла от углей лучину и приблизилась к лежащей на полке́ матушке. Она спала. Седые пряди прилипли ко лбу и щекам, тонкие руки беспокойно сжаты. Она дышала прерывисто, хрипло, будто что-то давило на грудь.
Ела ли она сегодня? Просыпалась ли? В последние дни пробуждения стали реже. Я осторожно провела ладонью по лбу и волосам. Будить не стала – пусть отдыхает. Все, что я могла сделать, это ждать возвращения волхва. Он обещал зайти проведать матушку, как только вернётся из леса. Но когда вернётся, не знал никто.
Во дворе ждали дрова. Мне хватало сил рубить лишь молодые деревца, тонкие, с руку или две толщиной. Я потихоньку натаскала их из ближайшей рощи. Дело шло медленно, ведь раньше такой работой занимался отец. Но вот прошло две зимы, ладони огрубели, и не кровили больше мозоли. Теперь его тяжёлый топор привычно ложился в руки.
Я откинула на спину косу цвета ржаного поля, ухватила поудобнее древко обеими руками. Не успела замахнуться, как кто-то позвал:
– Огниша!
По тропе ко двору приближался светловолосый юноша в опрятной льняной рубахе с тонкой полоской вышивки на горловине и по краю. Широкие штаны были подвязаны у колен и щиколоток тесьмой. Один из немногих в селе он носил кожаные сапоги. Я тут же коротко оглядела себя. Босые ноги и подол заляпаны грязью, поверх длинной грубой рубахи до пят такая же грубая запона² с мокрыми пятнами после стирки. Почему-то за свой вид стало совестно, хотя я ничуть не собиралась красоваться перед Яромиром.
– Говорил же, что помогу с тяжёлой работой. – Яромир приблизился с улыбкой и протянул руку, чтобы забрать топор.
Я настороженно глянула на него, прижав топор к груди.
– У тебя разве своих дел мало?
Его
