у него ловкость, отвагу, находчивость, некоторую наблюдательность и то всегда меня удивлявшее присутствие духа, которое является не прирожденным, а требует постоянных и настойчивых упражнений над самим собой.
В моих глазах все эти качества, как физические, так и душевные, делали бы Михаила Александровича в те суровые и несложные времена, когда люди выбирали из своей среды себе предводителей и князей, одним из лучших и наиболее достойных носителей власти.
В его «княжение» никто, наверное, не был бы обижен, каждый нашел бы у него доступ, защиту и помощь, и для всякого он был бы примером воздержания, простоты, здравого смысла, сметливости и отваги.
Но того бурливого, коварного моря человеческих взаимоотношений, что зовется современной общественной и государственной жизнью, Михаил Александрович не знал, да и никогда не стремился до тонкости узнать.
Правда, он нередко участвовал благодаря своему прежнему положению наследника в занятиях Государственного совета, ему читались в свое время и продолжали читаться пространные лекции по государственным наукам; он легко схватывал сущность всякого вопроса или теории, метко отмечал всегдашнее расхождение последней с практикой, но не чувствуя в себе никакой любви к власти, его никогда не влекло и к настойчивой к ней подготовке.
А подготовка ему все же была нужна, в особенности в наше коварное, полное неожиданностей время. Хотя наша Родина уже имела наследника47, но на Михаила Александровича была все же возложена тогда обязанность быть правителем государства в случае смерти императора Николая II до совершеннолетия наследника цесаревича Алексея Николаевича.
Еще меньше, пожалуй, Михаил Александрович знал обыденную жизнь, ту жизнь, которой живут люди, не находящиеся во дворцах, о которой не читается никаких лекций и которую даже вне дворцовых стен всегда лишь поздно узнают только на собственном горьком опыте, не доверяя упорно опыту других.
Эта жизнь благодаря кажущейся простоте и своей неизведанности особенно влекла великого князя к себе, и он, насколько мог, старался подойти к ней ближе.
Но узнать ее как следует, хотя бы часть ее наиболее опасных подводных скал, ему, еще более чем каждому из нас, было, конечно, не под силу.
Эти скалы прячутся обычно глубоко, под обманчивой ласкающей поверхностью. Да и слишком сам он был доверчив, слишком близко стоял к русскому престолу, и слишком заманчиво, поэтому было общение с ним остальных, чтобы эти другие не менялись в его присутствии, порою до неузнаваемости, а с этим становилась неузнаваемой и вносимая ими действительность.
В этом отношении сначала великий князь, а впоследствии и государь являлись для меня лично своего рода волшебными пробными камнями, невольными, но точными определителями человеческой натуры.
Сколько раз, наблюдая прикосновение к ним различных людей, мне приходилось делать существенные поправки, как в хорошую, так и в дурную сторону, к моим интимным суждениям об этих людях, которых, как мне казалось
