Гань Ин, быстро взобравшись на валун, опасно нависший над пропастью, обернулся:
– Попробуй-ка встать здесь и показать свое искусство еще раз!
Отказать Цзи Чан не мог. Он вскарабкался на валун вместо мастера и почувствовал: под ногами что-то сдвинулось. Кое-как собравшись с духом, он потянулся было за луком, но тут с края обрыва сорвался небольшой камешек и полетел в бездну. Проследив за ним глазами, Цзи Чан, не помня себя, распростерся на скале, вжимаясь в нее всем телом. Колени тряслись, по коже градом катился пот. Старик засмеялся и протянул руку, чтобы помочь ему спуститься. После чего, сам поднявшись на валун, сказал:
– Что ж, покажу тебе, как надобно стрелять…
Цзи Чан, по-прежнему смертельно бледный, с колотящимся в груди сердцем, все-таки не мог не заметить одной странности: а где же лук? Руки мастера были пусты.
– Лук? – усмехнулся тот. – Когда есть лук, то это стрельба из лука! А для стрельбы без лука не нужны ни лакированное оружие, ни стрелы с острыми наконечниками.
Высоко-высоко над ними одиноко парил коршун, казавшийся не больше кунжутного семечка. Гань Ин поднял глаза к крошечной точке в небе, вложил невидимую стрелу в бесплотный лук, твердой рукой натянул несуществующую тетиву, так что лук изогнулся полумесяцем, и выстрелил. Коршун мгновенно сорвался вниз, даже не плеснув крыльями.
Цзи Чан ощутил благоговейный трепет: ему открылись такие высоты искусства, которых он прежде не мог и вообразить.
Девять лет Цзи Чан провел у старого мастера – но чему и как учился, неведомо никому.
Когда через девять лет он спустился с гор, все были поражены произошедшими в нем переменами. Лицо, на котором раньше читались гордость и непокорный дух, теперь казалось лишенным выражения – будто у куклы или дурачка. Цзи Чан впервые после долгого перерыва навестил своего прежнего учителя Фэй Вэя, и тот восхищенно вскричал:
– Вот сейчас ты и вправду стал великим мастером! Такому, как я, с тобой и не сравниться!
Ханьдань, родной город Цзи Чана, приветствовал его возвращение; все предвкушали чудеса владения луком, которые, несомненно, продемонстрирует столь искусный стрелок. Цзи Чан, однако, ничего подобного делать не спешил. Лук он и в руки не брал; тот ивовый, с пеньковой тетивой, с которым отправился в горы, Цзи Чан, кажется, и вовсе выбросил, а когда его спросили об этом, равнодушно ответил:
– Совершенное действие – это бездействие, совершенная речь – безмолвие, совершенное искусство стрельбы из лука – отказ от выстрела.
Сообразительные столичные жители были сражены его словами и преисполнились гордости за то, что в их городе обитает мастер, так близко подошедший к совершенству. Чем дольше Цзи Чан не касался лука, тем больше его славили как непревзойденного стрелка.
Люди рассказывали о нем истории, одна невероятнее другой: например, будто каждую ночь, когда пробьет третью стражу, с его крыши доносится звон
