главное: здесь будет вершиться правосудие над разбойниками, в алчности своей едва не подтолкнувшими страну к новой войне. В голосах этих трудно уловить и малую долю сомнения. И уж совсем не слышно ничего похожего на «Фретка» или «Сааргет».
Внушительную часть площади занимает высокий деревянный помост с поперечной балкой, лежащей на двух столбах. Толпа переходит на робкий полушепот и недоумевает – почему под тремя переброшенными через балку петлями до сих пор нет бочек или скамеек? Вон, осужденных ведь уже привели. Фирюль ловит взглядом сидящего под крышей дома пятнистого голубя и пропускает большую часть толпы вперед себя: ему и так будет неплохо видно, как вершится берстонское правосудие.
У правосудия владыки Отто есть лицо и древнее родовое имя. Гинек Дубский, коренастый мужчина лет сорока, носит звание главного палача и боевую отметину на подбородке. Уж он-то может многое рассказать о том, что такое война. Светло-серые, как мутное стекло, глаза палача словно высматривают очередного преступника в толпе, спокойно и плавно переходя от одного лица к другому. Он опирается, как на клюку, на длинный рычаг в полу. Он ждет, пока на помост выведут осужденных и зачитают приговор.
Рыжий, как лис, тощий молодой щеголь – ни дать ни взять талантливый подмастерье стряпчего – через две ступеньки взбирается по лестнице и, приосанившись, разворачивает лист бумаги. Юнец, конечно, оказывается горластым и без единого недостатка в речи. Каждый должен услышать и верно понять слова, которые он произносит от имени владыки. Пока рыжий читает с листа то, о чем Фирюлю и так известно, он оглядывается назад, на замыкающее площадь каменное здание с большими окнами и ярко-красной кровлей.
В одном из этих окон Фирюль видит очертания трех человек: двух женщин и одного мужчины. Женщины – блондинки схожего телосложения и роста, обе признанные красавицы, но та, что слева от мужчины, – берстонка, лучезарная госпожа Лукия, а справа – хаггедская посланница Ясинта. Одна в зеленом, другая в голубом, они – словно ожившие полотна парадных портретов кисти знаменитого Драгаша из Гроцки.
Владыка Отто выше их обеих. Темный наряд смотрится хорошо, но немного печально, как привет из прошлого от его старухи-матери, которая не выносила яркие цвета. Фирюль присматривается – это что, борода? Долго, слишком долго он скитался по чужим краям. Настало время спасать отечество.
Но сначала посмотреть на казнь.
Тощий щеголь как раз дочитывает свою бумагу и под одобрительный гул толпы сходит с помоста. Гинек Дубский разминает пальцы в кожаных перчатках, как будто собирается из всех тринадцати человек выбивать дух кулаками, а не выдавливать пеньковой веревкой.
Первые трое, спотыкаясь, идут вверх по лестнице в последний раз, на помосте выстраиваются рядком. Фирюль глядит на приговоренных и думает: «Интересно, у них вырезаны языки? Я бы вырезал на всякий случай». Палач неторопливо обходит каждого и надевает поочередно мешок и петлю, мешок и петлю, мешок и петлю. Крайнего справа заметно трясет, плотная ткань у рта и носа надувается, как стиранная простыня на ветру. Батрачка в первых рядах зрителей
