из прорези-отдушины. Назвавшийся деревнишем, открыл чемоданчик, достал оттуда люльку, раскрошил в ладони три корешка – каждый с ноготок, набил трубку и прикурил через треснутую выпуклую линзу от солнечного луча. Убрал линзу в чемоданчик, пожевал губами, пустил клуб дыма, в точности повторившим очертания Сестричек-привычек, только сизого оттенка и уже тогда спросил анчутку, зорко, совсем не по-стариковски вглядываясь в стену баньки:
– Напрыгался?
– Дык… мык… брык…, – забормотал банник, но справился с лихоманным наговором и доверительно доложил: – Как есть спокоен.
– Я и сам могу найтить, но шустрее будет, коли ты мине покажешь.
– А чегой-то показать? – было похоже, что банник придуривается. Фырке, хотя и маскировалась кисточкой, захотелось крикнуть – «голую задницу!» – но природная сдержанность взяла верх и она промолчала. Горбун же вздохнул и взялся разводить руки в стороны, однако анчутка уже одумался. – Никак водопровод ищите?
– Водопровод? – Медовая упорно продолжала слышать неизвестно откуда берущиеся звуки и слова. – Водопровод у нас в доме от одного насоса, а в саду и в бане – от другого.
– Водопровод не нужен, – не резко, а как-то даже и участливо откликнулся горбун.
– Был-был колодец, был, – зачастил анчутка. – Мне батюшка мой говаривал, што завалило его, забутило синим камнем. А камень-то, раз, под землю-то и ушёл. А иде точно, я не знаю.
– Ага, имеется водица-то, – старик обрадовался. – Я её найду. А ты пойди в дом, женщина. Послушай, может хранитель чего и скажет.
Медовая послушалась и ушла в дом, отметив про себя, что горбатый старик легко переходит с фольклорного говора на довольно правильный и грамотный выговор. Остальные, оставшиеся в саду, кто прячась, а кто и выпячиваясь, принялись наблюдать, как гыолог будет искать живую воду.
А он не спешил. Убрал в чемоданчик люльку, из него же достал комок серебра, размял его пальцами, словно глину и положил получившуюся пластинку под плоскую шапочку. И принялся прохаживаться по саду. Молча, полузакрыв пречёрные глаза. Какое-то время ничего не происходило, ходил и ходил, и вдруг… горб на спине старика начал перемещаться! Медленно пополз влево. И чего вроде уж ей-то удивляться, но Фырка вытаращила глазки, да и вообще, выскочила из кисточки хвоста. Старик укорачивал шаг, пока не начал семенить, а горб всё полз и, наконец, седая коса уже лежала на нём. А затем изогнулась, перемахнула через плечо и образовала острый угол с вогнутой грудью горбуна. Старик широко распахнул свои пречёрные глаза, посмотрел, куда указывает кончик косы и громко произнёс: «Здесь!»
– Тебе обязательно покурить?! – недоумевала привычка серебристая.
– Не тяни чёрта за хвост! – возмутились сестричка золотистая. Фырка на всякий случай свой хвостик спрятала. За ветку. А сама – за яблоню.
Деревниш ничего не ответил, он сосал пустой мундштук, неизвестно откуда попавший в длинные зубы, покрытые табачным налётом.
