Обняв себя за локти, она глубоко вздохнула и затаила дыхание, пытаясь сдержать слёзы и хоть сохранить остатки своего достоинства, несмотря на то, что её внутренняя защита оказалась разрушенной. В комнату постучала Бояна. В руках старуха держала книгу с записями о родах.
– Каким именем записать мальчонку?
Остромир пристально смотрел на жену:
– Как назовем сына? – руки его были теплыми и нежными.
Малуша, охваченная огромной болью после своего ужасного видения, чувствовала, как её тело пробирает озноб, а ноги становятся ватными. Будь она не в постели, она бы, вероятно, не устояла на ногах. Преодолевая ком в горле, она едва слышно прошептала одно единственное слово – "Ненаш". Это слово, насыщенное глубокой болью и отчаянием, звучало как приговор, оставляя в воздухе эхо её разбитого сердца.
– Что ж, – ничего не замечая подхватил Остромир, – ребёночку защита не повредит. Пусть будет так. Бояна пиши.
Старуха, глядя на Малушу с сожалением, удрученно кивнула в ответ на её слово. Она оставила заметку в своих записях, чувствуя как щемит её сердце. Несмотря на свою закалённость и многолетний опыт, ей было не по себе от мысли, что ребёнку от матери достанется лишь имя, а вся любовь и забота, которыми должен быть окружён новорождённый, останутся за пределами его доли. Полумрак комнаты, лишь слегка освещённый мерцающим светом свечей, делал атмосферу ещё более напряжённой и печальной, словно само пространство эхом отзывалось на боль, окутавшую сердца двух женщин.
* * *
И сколько бы не звал Ненаш, на зов его не откликались ни Малуша, ни ночное светило. Назревающий праздник прошел без виновников торжества, и быстро обратился сплетнями, на этом Остромир не выдержал и велел всем разойтись. О рождении первенца все, не сговариваясь, больше и не упоминали. Маленький Ненаш, словно призрак, затерялся в просторах посадничьего дома. Его единственными спутниками на прогулках стали слуги, которые скорее от страха перед гневом Луны или из-за щедрой платы повиновалась, нежели от трепетных чувств к ребенку. В городе говорили, что отправляют к Ненашу исключительно бестолковых или провинившихся.
От такой заботы малыш чах и все чаще болел. Жар изводил его круглые сутки, кожа краснела и покрывалась болячками. Его плач наполнял улицы. Злые языки болтали, что ребёнок не дотянет и до двух лет. Старшая знахарка стала частой гостьей в комнате ребенка. Она разузнала больше про таких детишек и время от времени являлась к Остромиру за тем или иным разрешением. Так мальчика стали водить на свежий воздух только по ночам. На окнах его комнаты появились глухие занавески. Меньше свечей ставили дальше от люльки, оставляя мальчика в полумраке. К удивлению всех, меры действовали, и болезнь отступала.
Малуша, некогда добрая и покладистая жена, теперь походила на дикую кошку. От одного имени ребенка она бросалась прочь. Просьбы мужа и Бояны о встрече с малышом оборачивались криками, разбитыми и порванными вещами. Она требовала выставить ребенка на улицу, отравить его на порог У, отдать его проходящим телегам, любыми способами избавиться, пусть даже спустить по реке, доводя супруга до предела.
