огляделся вокруг и, стараясь не издавать звуков, направился к дому, минуя кусты за спиной Бояны и подкрадываясь к крыльцу. Дверь едва заметно скрипнула, пропуская его внутрь. Свет свечей озарял коридор, и из кухни доносились голоса. Ненашу нужно было действовать быстро, чтобы его не заметили.
Осторожно, на цыпочках, он пробрался к лестнице, поднялся на второй этаж, где свет с первого этажа уже не доставал. Здесь царила таинственная атмосфера, все казалось заснувшим, холодным, но в то же время знакомым, как и в любой другой день. В конце коридора из-под приоткрытой двери на стене играли тени. Мальчик, чувствуя волнение, поправил взмокшие волосы и подошел к двери. Собравшись с духом, он тихо приоткрыл ее. Дверь легко отворилась, и в ответ раздался женский голос:
– Остромир? – Малуша обернулась и было опрокинула бокал с подоконника, но успела его удержать.
В лунном свете, улыбающийся самой счастливой улыбкой, перед женщиной стоял пятилетний сын. Его фарфоровая кожа будто светилась изнутри, а волосы блестели, подобно свежевыпавшему снегу. Напротив него сидела его мать, со свечой и кувшином вина, измученная страданиями, выпавшими на её долю, будто не пять лет прошло с того рокового дня, что изломал её жизнь, а десять или даже двадцать. Болезненно бледная и исхудавшая, с едва заметным в полутени пьяным румянцем на щеках, и преданная мужем и богами. Лицо её осунулось, а когда-то черные самоцветики в глазах обратились углями. Из тени угла сторожевой собакой выскочила Лейка.
– Я сейчас же его уведу, – она в несколько больших шагов поравнялась с мальчишкой.
– Оставь нас, дорогая, – остановила её Малуша.
– Коли велите, – девица слегка поклонилась, отпустила мальчишку и выскочила за дверь.
Немного помаявшись в сомнениях, Лейка собралась с мыслями и пошла во двор.
– Ты…, – после долгой паузы женщина подозвала рукой мальчика ближе, – подойди ко мне.
Ненаша обуяло волнение. Будто на него навалилась гора снега и эта приятная тяжесть заставлял его расслабиться и следовать внутренним побуждениям. Он в миг подлетел к матери, упал на пол и положил руки с головой на её колени. Малуша оказалась даже лучше, чем он мог себе представить: теплая, внимательная, она разговаривала с ним тем самым нежным и спокойным голосом, который он всегда себе представлял.
Подняв его подбородок, женщина стала внимательно изучать лицо мальчика, она не улыбалась и не плакала. Выискивала черты, свои черты и черты своего мужа в этом ребенке, которого видела последний раз так близко только когда вернулась домой после родов.
– Глаза такие же голубые как у отца и подбородок, – она выше подняла лицо мальчика, что тому стало тяжело дышать. Резко перевела руку на волосы, схватила прядь на затылке и потянула её от себя, – а от моего, наверно, волосы. Цвета пепла… который остался после твоего рождения.
– Мамочка, мне больно, – захныкал мальчик.
– Потерпи,– другой рукой она взяла свечу и приблизила её к волосам мальчика, – дай мне
