наводил на них красоту.
Натягивая одежду, он рассмеялся.
– Что ты? – поинтересовалась жена.
– Вспомнил портного. Ныл, просил долги. На жену ссылался и тещу. Чудак!
– Не вздумай умереть, Вольфганг. Мне нечем будет ему заплатить, – подхватила, смеясь, жена.
– Умру, ей-богу умру! – хохотал Моцарт. Глаза его, пораженные печалью, косили по стенке с темными портретами: – Нет-нет, умирать не собираюсь.
Констанца не могла видеть несоответствия между растянутым в хохоте ртом и потухшими глазами. Она видела клавир, ноты на подставке, обрыдлые туфли в собственных руках и свою усталость.
– Станци! Звонок! К нам пришли! – услышал он быстрый звон, опомнился. – Стой! На тебе ничего нет! – предупредил ее, цепко охватывая взглядом смуглые очертания под тонкой тканью, удивляясь: «Какую ткань придумали арабы – она есть и её нет!»
– В самом деле, – растерялась жена, потянулась, прикрывая ладонью грудь.
Моцарт звонко, с удовольствием закатился долгим смехом и, не тратя времени, схватил ее за плечи. И пока она соображала, как ей поступить, он умудрился кувыркнуть ее на неглаженные простыни, содрать мешавшую ему прозрачную с кружевами на смуглой груди ткань и навалиться на нее влажным вздрагивающим телом.
– Ах ты… – пораженная маневрами мужа, Констанца слабо увернулась. – Больной, а все туда же. Каков петух!
Не внимая отталкивающим движениям жены, Моцарт, раскрасневшись, разойдясь, чмокал непослушными губами по ее выступающим лопаткам, воркуя тенором:
– Никого не впустим. Это кредиторы. Прочь долги! Какое счастье, Станци, что ты есть!
Затихнув, уткнулся лицом в подушку.
– Го-с-с-поди, – зевнула Констанца, поправляя остатки прически, смятой, как башня при нашествии.
Не унимался колокольчик.
– Надо же, сколько ждет, – заметила она, одеваясь.
– Станци, узнай, кому неймется, – попросил он, с трудом приподнимая голову.
– Сейчас, сейчас, – наконец одевшись, она с особой нежностью потрогала мужа по светлым волосам, погладив его, как выстраданного ребенка, сказав: – Давай причешу?
Не дождавшись ответа, поднялась, ушла к дверям, вернулась со свитком.
– Тебе послание от императора, – она сунула ему свиток, скрепленный гербовой печатью, со свисающими шнурками, на кончиках которых – малиновые шелковые кисточки. Кусочек суетно-призрачной дворцовой жизни! Интриги, декольте, камзолы, стекающая с длинных языков сочная по-змеиному обтекаемая лесть.
– Пахнет какой-то вонью, – Моцарт брезгливо сморщил нос, будто сунул его в бочку с квашениями. – Перепало от маркизы Помпадур? Милая старушка!
– Да что ты! Аромат какой! – обрадовалась жена, прилежно поводив носом, восхитилась: – Французский!
– Станци, прочти, моя радость, – любезно попросил, пряча
