style="font-size:15px;"> – Цыть вы, сороки, – сердито крикнула подружкам Глафира, – Это еще поглядеть надо, кому он жених!
Глаша сразу переменилась, надменно глянула своими голубыми глазами на Прохора и громко расхохоталась, кутая плечи в яркий платок.
Прохор отвернулся от девушек и ушел вглубь двора. Потрепал по голове ступавшего за ним по пятам Буяна и подумал – хорошо, что отец не стал сватать за него Глафиру…
Вечером, когда на деревню уже спустились густые сумерки, бор потемнел и в его ветвях низко ворчал ветер, домой воротился Федот Кузьмич.
Прохор встретил отца и повел вороную резвую кобылу в конюшню. Управившись, он вернулся в избу и увидел, что семья уже ждет его за столом, не начиная до него ужин. Федот Кузьмич, перекрестясь на образа, разрешил начать трапезу.
Когда дети улеглись, Федот еще сидел за столом, разложив на столе бумаги, Пелагея сидела напротив мужа, подперев кулачком красивое лицо.
Прохору не спалось. Он все еще сердился на Глашу, а еще больше на себя, что увидел девушку и подошел к забору, заговорил с нею. И был обсмеян ни за что.
Невольно прислушался, когда отец стал говорить громче и первые же слова заставили его затаить дыхание и навострить уши.
– Ты, Палаша, что есть в доме ценное, собери. Я на Вознесенье поеду в Вятку, договорился уж с Саввой Григорьевичем, он нам с Ефимом в конторе выделит ящик немецкий, с хитрым замком. Времена нынче не спокойные, в Ивановке вон, люди сказывают, налетели ночью. Молодцы все лихие, никого не пожалели. Старика-приемщика избили, да так, что он имя своё не вспомнит…, отвезу всё в Вятку, что я с артели выручил, да что Ефим с торфа привез. Оставь только, сколь на хозяйство нужно. Зерно к зиме докупим, я с Еремеевым Иваном сговорился, сена сами запасём, лужки заливные хорошо родят.
– Ох, Федотушка! – всхлипнула мать, – Боязно мне, и ты уедешь. Я слыхала, Михайлиха баяла, Тохтин хутор разорили и сожгли… А с людьми что сталось, неведомо. Говорят, в болото всех покидали, пойди теперь сыщи! И ежели к нам нагрянут?! Проша молодой, горячий! Федюнька с Игнаткой еще малы, а тоже носы свои везде суют. Не сдержать! Ох, в лихое время, да в дорогу ты собрался!
– Ты, Палаша, до времени о лихом не думай. Я не один поеду. Гордей Возников едет, с ним два молодца с артели. И со мной Михей поедет, да Ефим наш, не один я, не бойся. Ты себя береги, детей. Прохора я сам извещу, наказы ему свои оставлю. Он парень у нас не перечливый, сообразит, что делать надобно. Не лей слезу, обойдется все, заскучать не успеешь, как я вернусь.
Федот ласково обнял жену, да что-то зашептал ей тихо, Прохор уже не слушал. Всё думалось ему, что же за лихие такие люди – душегубцы, что старика Тохтина не пожалели…. Прохор ездил когда-то, еще совсем малым, на тот хутор с отцом, и помнил доброго седого старика, его крепких, как молодые дубки, сынов… Неужели их и вправду в живых нет…
Беспокойные мысли не давали уснуть, тянулись нитью одна за другой, совсем вытеснили из Прошиной головы сегодняшние Глашины насмешки.
Глава 4.
Перед
