кто же мог осмелиться в одиночку пойти против банды, заставлявшей страшиться всю округу…
А Прохор думал, что он бы очень хотел помочь тому молодцу, что решил в одиночку проучить разбойников. И ему было жаль того, что этот храбрый человек один силится наказать зло.
«Вот, если бы ему собрать наших молодцев, кто выступил против озлившихся людей, охочих до лёгкой наживы, – думал Прохор, – И кто же этот человек, как бы его отыскать, да ему подсобить!»
Юношеская горячность, так присущая молодости, заставила вскипеть злость, и Прохора стали одолевать беспокойные мысли. И о том, что ему очень хотелось бы разыскать того самого отчаянного молодца. И о том, что отец никогда не позволит ему совершать таковые поступки. И что сам он не сможет оставить мать и братьев, чтобы поискать того самого тайного защитника окрестных деревень…
Меж тем, на Березовку спускалась ночь, одна за одной на быстро темнеющем небе зажигались звёзды.
Тетка Марфа, наговорившись с соседкой, отправилась восвояси, и мать позвала Прохора вечерять.
– Сынок, боязно мне тебя отпускать нынче в Усолье, – Пелагея Захаровна еле сдерживала слёзы, – Не ходи, отступись. Подождем недолго, может вести какие добрые придут, тогда и сходишь до Катерины!
– Матушка, прости. Я слышал, что тётка Марфа сказывала. Если всё правда, то медлить нельзя, надо ночью идти. Они же пуще озлятся, лютовать начнут. Тогда и вас мне не оставить, да и самому, может статься, не выбраться станет. А Катерине надобно сказать, что Ефим с тятей дольше в Вятке останутся, она ведь изведётся, ожидая.
Как ни боязно было Пелагее Захаровне отпускать сына, но в его словах был резон, и скрепя душой, она с ним согласилась.
– Ложись, поспи, – сказала она сыну, – Я тебя разбужу, как совсем стемнеет. Чтобы тебе до света успеть в Усольскую попасть, да меньше глаз чужих застать.
Прохор улёгся и закрыл глаза. Засыпая, он видел, что мать истово молится за него, за отца и брата, за всех сродников перед образами, плачет и кладет земные поклоны.
Глава 5.
Пелагея Захаровна при свете лампадки смотрела на спящего сына, и не могла унять слёз. Страшилось и плакало материнское сердце, как отпускать в такое время свою кровиночку, одного, идти по давно прогнившей гати, по лесам, где таятся лихие люди. Да и сами черные болота никого не щадят, столько людей пропало в них.
И за Катерину, жену Ефима, оставшуюся одну с малыми ребятами да хворым отцом в Усольской, ей было беспокойно. Рвалось на куски материнское сердце, душа леденела, а и всего, чем могла она помочь своим родным, так только Бога молить, чтоб оградил их от лихих людей.
Когда ночь сгустилась, Пелагея Захаровна тихонько тронула за плечо спящего Прохора.
– Сынок, ночь светлая, смотри, какая луна, – матушка подала Прохору одежду, – Вот, рубаху надень темную, до гати неприметно доберешься.
Прохор собрался, не зажигая в избе лампы.
