—не отниму от тебя ненасытных губ.
Ночи неспешней даже, медленней забытья,
он проникает дальше, жаром томим-влеком, —
ловчий, садовник, пахарь, жаждущий пития.
И у неё находит влагу под языком.
Там, на проспекте, возникнет авто, и вот
крест окна плывёт над любовниками по стене.
А он переворачивает её на живот
и ведёт. ногтём. по вздрагивающей. спине.
И когда он слышит: она кричит,
то мычит и саммм, замыкая меж них зазор.
И на правом его колене ранка кровоточит —
где истончилась кожа, стёртая о ковёр.
«Моя ягодка, – пишет она ему, – сладкий мой виноград…»
«Моя ягодка, – пишет она ему, – сладкий мой виноград», —
мужику седоватому лет сорока шести.
Изо всех когда-либо к нему обращённых тирад
эту – уж точно – тяжеле всего снести.
Сорок тыщ километров длится меридиан,
отсекая меж ними пятидесятую часть.
Сердце сжимается, старче, но не ложись на диван,
наглядись на экран монитора всласть,
где мерцает со спутника сброшенная строка.
Посмотри хорошенько: может, её и нет?
…Отомри, не стой, как безмозглый братан сурка
на бутане столбом. Это и есть Internet.
Но виртуальны не были: набережная, река,
аттракцион – обозрения синее колесо,
солоноватые плечи, бережная рука
и на подушке млечной откинутое лицо.
Вновь перечтёшь, и тотчас вспомнится наугад —
призрачной давности, видимый как сквозь сад, —
непостижимо сладкий, сладостный виноград —
в пальцах её на клавишах, двадцать секунд назад.
Чем же дотянешься, «ягодка», до лядвей её, ланит?
Стисни колени крепче, уйми этот жар планет.
Чего тебе надобно, старче? Пространство тебя – хранит.
Буквы займут вакансию. Это и есть Internet.
Кафе «Третiй Рiм». Зимний вечер в Ялте
Остановись, мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколько ты неповторимо.
Хотя повырастали из одёж Над пропастью во ржи (при чём тут рожь)… … И всё же это пропасть – пропасть всё ж…
Окраина Имперьи. «Третiй Рiм»:
мы спрятались в кафе – меж временами.
Глядим на шторм и молча говорим
о мучениках царственных. Над нами
бело́ витает облако белы́м —
четыре девы, мальчик в гюйсе1 синем;
царёвы дети дочерьми и сыном
нам собственными грезятся – самим.
Пять ангелов – пять деток убиенных.
От фото, что в Ливадии на стенах,
глаз не отвесть! И нового письма
икона есть, пронзительна весьма,
в Крестовоздвиженском дворцовом храме,
куда и мы в смятении и сраме
всё
Гюйс – здесь: большой воротник (с тремя белыми полосками) на форменке – матросской верхней суконной или полотняной рубахе.
