да брат? – глаза грузина заискивающе смотрели на меня.
– Правда генацвале, правда. Не переживай. В зоне девяносто процентов такие как ты. На мужике, по сути, и лагерь держится.
– Ну вот! – дитя гор импульсивно взмахнул руками. – Видишь, что человек говорит!
– Да не дергайся ты, Биджо! Давай дальше шебурши, уважаемый. – вернул разговор в нужное русло Утюг.
– Ну короче, все за тряпку взялись. А завхоз этот, значит, последним в списке был. Менты, видно, долго с ним возиться не намеревались, в деле-то тачковано, что он на должностях состоял, ну и смысл ему с режимом бодаться. Ну а Демид возьми да скажи, не буду мол полы ваши мыть и заявление писать не буду, у безопасников аж бельма чуть не повылазили! Дак ты ж, говорят, красный по жизни! А он – «Ну и что? Если я красный что ж у меня уважения к себе нет что ли!» Ну, говорят, сам напросился. И давай его всей кодлой месить. Казах этот Шлемка особо старался падла! Но так и не заставили они его. Говорят, можешь не мыть, просто возьмись за тряпку, а он зубы сжал и головой мотает. Сколь не пинали все ни в какую. Потом старший ихний капитан говорит – «В изолятор его, пусть Журавель завтра разбирается.» Закоцали в наручники и увели. Потом про тебя вспомнили, подошли, а ты еле живой. Сразу засуетились, велели лепилу позвать. Нам приказали тебя в карантин оттащить, чтоб если что не в дежурке кони двинул, а шныри штабные стали кровь с полов замывать. Дальше и без меня знаешь, сам видел.
– Молодец Демид! Не ошибся я в тебе! – вслух подумал я. – А ты, Биджо, не хотел с ним общаться. Видишь, какого великого духа человек! Тебе на будущее скажу, а ты послушай. Один мой близкий первым сроком на двенашке сидел, на общем режиме, так вот там за лагерем бывший завхоз смотрел – Дима Марадонна. И ничего, никто харю не воротил, а наоборот, все с уважением. А знаешь почему? Потому что на тот момент никого более достойного в зоне не было, чтобы за лагерь в ответе быть. Да еще режим общий! Мусора что хотят. то и наворачивают, хули с первоходов веревки не вить, они жизни лагерной еще не видели, не знают, как быть должно. А у человека три ходки за плечами к тому времени уже было. Да и то ведь отсидеться мог, не лезть! Ему-то что, он же красный. Ан нет! Видит, что мусора лютуют, а встать за мужика некому, не побоялся за шкуру свою. Стал братве объяснять, как должно быть на самом деле. Против режимников в открытую пошел, половину здоровья там оставил, но положение в лагере выровнял! За что и уважение от братвы ему. Вот так-то, генацвале.
Снова немного закружилась голова, походу сотрясение как минимум. Но чифир уже начал свое лечебное действие, зрение улучшилось, появилась ясность в мышлении и слабенькая бодрость в избитом теле. Арестанты вокруг гудели, перебирая в разговоре перипетии прошедшего дня. Кругаль с крепким чаем расслаблял и одновременно располагал к разговору. Под шумок Утюг наклонился ко мне и негромко спросил:
– Как думаешь, долго мурыжить будут тебя?
– Не знаю. Как карта ляжет. Думаю, после сегодняшнего удивить меня они уже ничем не смогут.
– Завтра
