style="font-size:15px;"> Иногда на горизонте появлялись дюны – сначала в воздухе, как миражи – чуть выше горизонта, отделенные от земли сверкающей полоской белого тумана. По мере того, как мы приближались к ним, полоска стушевывалась, и они «садились на землю», превращались в холмы. Потом снова становились миражем и исчезали. Ехали мы долго, часов пять, медленно, с остановками.
Неожиданно желтым озерком по черному грунту разлилось большое пятно песка, откуда-то издалека нанес его ветер. Потом еще и еще – желтое перемешалось с черным. Вдруг вдали над черной Сахарой засверкал золотой треугольник. Марзуга! Мы приближались к цели путешествия.
Появились признаки жизни: одинокое полувысохшее дерево (издали я приняла его за бедуина на верблюде). Потом – небольшой овражек, склоны его покрыты серыми пучками сухой травы, и там пасутся худые, черные козы. Вспорхнула рыжая большая птица, ветер донес лай собаки.
Вот и поселок: четыре глиняных домика, с дверьми, но без окон, похожие на детские кубики, разбросанные на большом расстоянии друг от друга. Два осла понуро стоят в тени стен, да несколько крошечных курочек и петушок-пигмей равнодушно разгуливают вокруг домов, даже не пытаясь рыться в песке, – все равно ничего не найдешь. Небольшая серая собака, худая, с злыми глазами, подозрительно поглядывает на нас; время от времени она разражается глухим, отрывистым лаем. Сразу за деревней виднеется серое пятно оазиса.
Наша машина остановилась у самого большого дома – «гаража», как назвал его наш шофер. Несмотря на это пышное название, около него не было никаких признаков «гаража» (если не считать валявшейся на земле старой, негодной шины) – ни кокетливой, ярко раскрашенной помпы с насосом, ни цистерны, ни бидона, ни даже бочки. И ни одной машины; вместо того под навесом стоял осел.
У двери нас встретил хозяин «гаража», загорелый, худой и высокий бербер в живописной полосатой «джелябе»15. Наши спутники завязали с ним оживленную беседу; вскоре к ним присоединились еще два-три человека, вероятно, все мужское население поселка.
Эти люди, видимо, были нам рады – не так часто сюда приезжают. Они окружили машину, почтительно, осторожно и нежно, точно лаская, к ней притрагивались. Всякая приехавшая машина, здесь явление из другого мира.
Берберы совсем не походят на арабов. Смуглые – но с золотистым, а не оливковым или пепельным, как у арабов, оттенком кожи; скулы слегка выдаются, глаза карие, или нередко зеленовато-серые (у арабов они «черные, как ночь»), глубоко сидящие под сильно выступающими надбровными дугами. Они приветливы, охотно улыбаются. Язык их мягче арабского, более походит по звуку на романские языки.
Чем живут, чем питаются здесь эти люди? Пустынным прибоем наступают на их поселок пески. Чем дальше, тем выше вздымаются песчаные волны, и гигантским девятым валом вырастает Марзуга – исполинская дюна, очертаниями своими напоминающая Монблан.
В этом сходстве очертаний было что-то притягивающее –
«Джеляба», марокканская одежда, – широкий халат с капюшоном; они бывают различной толщины и цвета, чаще всего серые и коричневые с яркими неширокими полосами. Их надевают одну на другую, две или три, в зависимости от сезона.
