камня синий мох,на памятниках – он же, коих сотни
расставлены – пойди, прочти кому.
Аванс Малькольму ли за смерть, что ждёт Макбета?
Прили-отливом дышит океан в корму
парома, что пыжится на нём оставить след и потому
пока ещё плывёт. Под ветром
времени так движется волна, вздымая пенный перст,
то вверх, то вниз, как якобитский бунт.
Здесь в летописи нету плоских мест,
где можно встать, подумать, осмотреться.
Земле ли выбирать – кого в неё кладут?
Какая разница, какую форму примет крест,
когда уже не бьётся сердце?
Утёс, отвес,
да памятник сраженью.
Дворец, сожжённый, как бы по ошибке.
Убийством красится эпоха совершений,
и, зритель, я, в ошейник
памяти засунутый по шею.
Я жидким
хлебом упиваюсь, чтоб не казаться взрослым —
жить без милосердия трудно.
А так, чуть спотыкаясь, – легка прогулка,
по следам вождя
былого клана.
Шотландский остров
в бесконечности дождя
над маяком, над серыми волнами,
вздымающими брызги в кручах рифов.
Ишак, коровы, пони, щиплющие криво
растущую круглогодично зелень. Здание
разрушившейся фермы,
за поворотом у, наверное,
заброшенной дороги.
Отроги
гор,
сбегающие в пляжи,
чуть тронуты кустами вереска – цветёт межа.
Да, в розовый узор
зелёно-чёрная на холм одёта пряжа
в полоску белых лесок ручейков, что водопадами спешат
к большой воде в порыве взноса.
Песок, обломки вёсел,
части сети —
всё моет дождь, но, странно, без тоски.
Вот альбатрос,
какую дичь приметил,
ныряет камнем. Стекают белые виски
прибоя по щекам скалы у входа
в бухту.
И светит мягкий свет, что долго так не тухнет.
Я жил бы здесь, когда б к какому роду
принадлежал. Или в другой эпохе народился.
Быть может, в менее паршивой.
Молился
б на рассвете, любил подругу,
мерил время с точностью недели,
глотая скотч иль воду,
но больше греясь ожиданьем солнца на панелях,
поставленных на небольшой вершине
и обращенных к югу.
Тогда, в конце несметного количества
забот, вдруг всё, что медлили
обнять своей любовью,
как этот край, под кожу б пробиралось.
Ни электричества,
ни интернета. Фонарик в изголовье
шаткой койки. И красота, смывающая старость.
Букет
Середина печали
ещё не цветок «до свиданья!»,
а только молчанье
плечами.
Ещё не мотив незабудок,
но тайна
несказанной розы.
Окраина,
где ромашек изгиб,
да бесхозность
пыльцы.
Тополей
