шею.Нолики
подавляющего богатства вжимают пришельца
в асфальт тротуара
недостижимостью такой мишени.
Июнь в Чикаго.
Сирена неслучившегося пожара
прерывает разговор
и мешает мысли в салат эмоций.
Рука тянется к пистолету, которого нет.
Суета споткнулась. В её отливе простор
улицы.
По ней, пожарной в пару,
сзади, как куцый
пес, полицейская с обиженным визгом.
В остальном, трафик всегда плетется —
ремонт дороги или красный свет.
Я вдыхал жару,
перемещаясь от бара к бару:
кондиционер, столики, сцена,
хрипит труба,
перехватывая виолончель;
пара
из двух девчонок, смешанная пара,
рубаха —
бомж под мостом – тряпьё, постель
из спальника, бутылок пластик.
Прокрасться мимо
на побережье, там, где мель
от озера приходит в пляж. Затылок
однополой пары.
Дом старый.
На фасаде подсвечены грифоны.
Взмах роскоши другого мира —
от пола окна,
потолок журчащий красками мозаик,
плафоны
«тиффани», фойе, квартиры
и стайка чаек,
пролетающих на этом фоне.
Ночь в Чикаго.
Снаружи лестница, в ней стонет
ветер, сбивая с шага.
Гостиница, этаж шестой.
Одноэтажный житель – я бездомен.
Пейзаж прекрасен, холоден, жесток.
Блюз с дождем
Есть грусть.
но нету формы для неё.
Я научусь
веселью днём,
лишь он закончит серый круг.
Начнусь
из рук,
из детских слов.
Еще не радость – запах, миг,
рванусь
из них,
из голосов.
Есть грусть
и память от неё
не устаёт —
один, вдвоём.
Строка – ручьи.
Опять тоска.
Опять ничьи
глаза – рассказ,
цветы, не знающие ваз.
Три штуки, как размер на вальс, —
оркестр – дождь
по сцене луж
и кружит
лист, чернила, тушь,
бумаги нож.
Тоска
и мокрый запах – влёт.
Пускай
поёт
луч-саксофон и соло-свет.
Сон туч, ветвь.
Пивной блюз
Ну вот, и закончилось лето. На добрую память.
Коричневый эль примиряет с эпохой работы.
Чуть-чуть тормозит. Можно в паузу точку поставить.
И уж точно избавиться временно от икоты.
Кто-то
нас вспоминает. Ничего, подождёт.
Вот отключен мобильник.
Да холодное пиво под тихую речь разговора.
Под трубочный дым.
О намотанных милях
мы с тобой промолчим.
Нам ещё
