кабинет не самого успешного сорокалетнего адвоката. Единственным неоспоримым плюсом являлась собственная ванная комната.
Я быстрым шагом прошла в гардеробную, в которой тоже царил идеальный порядок, и принялась так яростно перебирать одежду, что металлические крючки, конечно же, все до единого повёрнутые строго в одну сторону, противно заскрипели, грозясь вылететь из деревянных треугольников. Я торопилась и надеялась, что моей матери хватить ума не отправить Эйдена следом за мной. Было жутко от мысли, что он увидит все эти однотонные тусклые цвета и посчитает меня максимально неинтересной ботаничкой.
Я тут же одёрнула сама себя. Плевать. Он мне никто.
Но волнение всё равно настигло меня, когда я спустилась обратно вниз и услышала заливистый смех матери. Я и не думала, что она может показывать такие эмоции. Эйден что-то продолжал говорить, а она смеяться. И я не хотела туда идти, не хотела их видеть. Но выбора не было. Сжав до хруста в пальцах подол ненавистного платья, такого же ненавистного, как и вся моя жизнь, я вышла на террасу.
– Эйден, ну ты и рассмешил меня. – Махала ладонью перед раскрасневшимся лицом Оливия.
Даже в мимике отца прослеживалась неопознанная положительная эмоция.
Что я говорила про форель? Она достигла верхней точки пищевода и готова была вылететь и шлёпнуться на эту белоснежную кепку, которую, кстати, стоило снять за столом. Почему-то эта картина развеселила меня, и я расплылась в мстительной улыбке.
– А вот и Эмили, – голос заметившей меня матери резко изменился, словно это я в качестве незваного гостя пожаловала на их маленькую семейную трапезу.
Эйден тут же обернулся, а затем поднялся.
– Мистер и Миссис Майерс, – кивнул он моим родителям. – Благодарю за чудесную беседу. Нам пора.
– Хорошо провести время, – щедро раскидывалась вежливостью мама, смотря только на Эйдена. – И передавай родителям привет.
– Обязательно. До свидания.
Странно, что никаких дополнительных наставлений, адресованных мне, не последовало. Хотя, что я могла сделать? Свернуть ему кровь теоремой Пифагора на французском языке?
Мы прошли с ним до ворот в абсолютной тишине. Погрузившись в собственные мысли, я невольно замедлила шаг и он, заметив, что я отстала, резко остановился и повернулся ко мне лицом.
– Всё в порядке?
В его взгляде читалось искреннее беспокойство. С чего бы это? Разве не из-за него я только что истратила свой дневной запас нервов? И это до полудня!
Мне хотелось очень подробно и чётко разъяснить ему, почему конкретно сейчас со мной далеко не всё в порядке. Что он не может вламываться ко мне в дом и тащить куда ему вздумается. Я против. Но я совсем не знала, какая последует за этим откровенным признанием реакция. Вдруг, он избалованный мажорчик, привыкший одной своей улыбочкой покорять небеса. А если покоряться они не желали, то следом неизбежно шли плаксивые истерики
