сильно нахмурив брови. По его лысому черепу катались желваки, перекочевав туда с квадратной челюсти. Вызвал Лениного начальника. Что-то обсудил с ним. Потом Леонида завезли в кабинет на каталке. Некоторое время препирались, наконец командир выдал вердикт:
– Ночные полеты отменяем. Всем оставаться на местах до особого распоряжения, старший лейтенант Гурарий сидит на своем кресле в предбаннике моего кабинета и ждет. Если грозы, которую он нам тут наобещал, не будет, то я ему лично вторую ногу сломаю.
Старший метеоролог – непосредственный начальник Леонида, в сердцах собрал бумаги со своими прогнозами со стола и, забыв спросить разрешения, вышел.
Леня остался сидеть на своем кресле. Он мог, конечно, вставать, но ему казалось, что так безопасней. Не будут же его бить на инвалидном постаменте.
Мы всегда хватаемся за последнюю соломинку, какую бы гротескную форму она ни принимала. Как в детстве прятали голову под подушку или залезали под одеяло, так и во взрослом возрасте находим себе какой-нибудь фетиш и им прикрываемся. В данный момент монастырём Леониду послужило инвалидное кресло, стоявшее у дверей лютого командира по кличке Киллер, данной ему когда-то одним из технарей двухгодичников, да так и прилипшее, и кочующее с ним от гарнизона к гарнизону. Леня, сидящий на кресле, вцепившийся напряженными до белизны костяшек пальцами в колеса управления, со своим горящим взором и горбатым носом напоминал скорее не орла, а грифа – стервятника, оказавшегося в курятнике на насесте и ждущего смерти. Только не чужой, а своей.
Стемнело. Хотелось в туалет, но Леонид мужественно терпел. Ему казалось, что если он встанет, то спугнет свое счастье, сольет его буквально в унитаз и готов был терпеть столько, сколько нужно. В итоге так и заснул с открытыми глазами, вернее провалился в небытие…
Он так глубоко погрузился в свою тревожную нирвану, что пропустил удар грома… Никак не отреагировал. Услышал, конечно, звук и подумал спокойно так: «Гроза…». Из оцепенения его вывел непосредственный начальник, который буквально бежал по коридору:
– Колись, Гурарий, как узнал? Ничего же не предвещало? Я зонды запускал, все приборы перепроверил! Барометр, б…ть, будь он неладен, не упал, сволочь! Не свалился! Не рухнул!!! Как ты узнал!? Гурарий! Чего ты на меня таращишься!? Клюнь еще! Жи#овская морда!
Отворилась дверь командира полка. Вернее, не отворилась, а отскочила от косяка, звонко хлопнув по стене. В проеме стоял, сурово сдвинув брови, особо выдающиеся на фоне гладко выбритого черепа, сам Киллер, полковник Васин. (Нужно заметить, что данная ему громкая кличка явно сообщала об уважении подчинённых, ибо при других обстоятельствах к фамилии Васин, конечно, прилепили бы уж совершенно неподобающее слово из трех букв. «ХХХ …Васин на все согласен».) Брови его, жившие отдельной жизнью, как два бурундука на мяче для регби, показывали «ясно» лучше, чем барометр метеорологической службы…
–Свободны
