на коксогазовом заводе. Выглядел он неважно, в продуваемой насквозь ветрами больнице этой он ещё и воспаление лёгких подхватил, исхудал, позеленел и еле держался на ногах. Потому сразу в Москву не поехали, Пётру такая дорога пока не под силу была. Решили ночь провести с его стариками.
…Морозный воздух кружил голову, Гриша, одетый в тёплый овчинный тулуп, шёл в сопровождении Тони по Сухаревке. Он будто другими глазами смотрел вокруг. Казалось, что изменилось здесь едва ли не всё, и в то же время ничего, в общем-то, не изменилось. Разве что подрос на пару этажей многоэтажный дом, строившийся неподалёку от кинотеатра «Форум». Надстраивали на этаж-другой и двухэтажные дома, расположенные по обе стороны Сухаревки, которая сделалась гораздо шире прежнего, за счёт того, что возле выходивших на неё домов ликвидировали палисадники. А сама улица, тоже, как и Гриша, была подвергнута серьёзной операции. Разрезавшие её посередине рельсы были выкорчеваны и вместо привычных трамваев теперь по ней катили автобусы да троллейбусы.
Гриша был очень рад вот так неспешно идти вместе с любимой девушкой (он пока что не признался ей в любви, но собирался сделать это в ближайшее же время). Он немного стеснялся своей комнаты-коморки, стеснялся, что Тоня узрит всю её убогую обстановку. Но нельзя же было сказать ей перед подъездом: спасибо, далее я пойду сам!
Однако Тоня, казалось, и не обратила внимания на всю неприглядность старого обшарпанного дома, где располагалось общежитие извозчиков, и на само помещение, в котором проживали Митричевы.
Дома никого не было, даже Павлика. Ему старший брат категорически запретил пропускать школьные занятия, сказав, что благополучно доберётся до дома сам. Разумеется, не было и Алёны, уехавшей к мужу. Зато Арон Моисеевич точно поджидал своего юного соседа. Как только Гриша с Тоней появились в тесном, загромождённом всяким хламом коридоре общежития, как он выскочил откуда-то, как чёртик из табакерки. Одетый в тёплую клетчатую рубашку, ватные штаны и валенки, голенища которых были срезаны, он принялся преувеличенно радоваться возвращению Гриши, восхвалять его геройский поступок и, быстро смекнув, кто идёт рядом с героем, воскликнул, что ради такой девушки можно было сразиться и с большим количеством бандитов!
Наверно потоки восхвалений ещё долго бы лились на юные головы, но тут в коридор вышла тётя Аглая Колупаева. Она расцеловала молодых людей (с Тоней она познакомилась ещё в больнице), всплакнула и повела их к себе в комнату.
– Голодные, небось, а у меня и щи ещё горячие, и пироги с ливером поспели. Идёмте, мои хорошие, покушаете. А Павлик вернётся, поймёт, где мы.
Арон Моисеевич, прервавший на полуслове свои хвалебные речи, ещё немного потоптался в пустом коридоре и ушёл к себе, что-то бормоча себе под нос и размахивая руками.
6
В авиацию Григория Митричева не взяли, как и в армию вообще. Не прошёл медкомиссию. Успокоили, правда: через годик, через два, когда здоровье
