к лежащему на столе «Глоку-17». Взяв пистолет, он смотрит на него полным сожаления взглядом. Затем откидывается на спинку кресла и выпускает себе в висок всю обойму. Остроконечные свинцовые пули, проходя через череп, как сквозь масло, с сухим треском врезаются в стену, отбивая штукатурку. Подлокотники и спинка кресла заливаются синей кровью. Шива усмехается, прикрывает глаза и шумно, через ноздри, выдыхает сиреневый дым. Не открывая рта, он утробно произносит: «Омм, намааах, Шивааааая». Он поворачивает голову в мою сторону и смотрит, пронзая меня насквозь своим стальным взглядом – почти так же, как только что пронзали пули его собственную голову. Я покрываюсь испариной, желудок сжимается, тошнота подкатывает к горлу. Открываю глаза и с тоской смотрю на стоящую передо мной недопитую бутылку водки.
– Кто-нибудь, – зову я, – воды!
– Очнулся? Пивка? – откликается женский голос.
– Не надо ему пивка, мы сегодня с документами на оружие идём дела улаживать, – говорит Саня.
– Оооууууу, аааааааааа… – начинаю стонать я.
– Да не сможет он никуда идти, – слышу я второй женский голос.
Я понимаю, что нахожусь дома. Также понимаю, что не один, но на этом все мои понимательные способности исчерпываются.
Передо мной материализуется полстакана прозрачной жидкости.
– Пей лучше водку, полегчает. И на сегодня хватит. Вот, запивон держи, – Саня протягивает мне стакан с водой.
Я приподнимаюсь на локте и одним рывком опрокидываю в себя водку, сразу же запивая её водой. Замираю, чтобы понять, не пойдёт ли обратно.
– Охх, вроде прижилось, – мямлю я, усаживаясь на кровать. И тут же ощущаю облегчение. В голове начинает проясняться.
После возвращения из Сибири это уже третья моя осень в Питере. В первый год, когда было совсем трудно с деньгами, я допустил ужасную ошибку – продал свою фотокамеру барыгам на Сенной. А потом случился кризис, скакнули цены, и купить новую камеру стало для меня нереально. Жил я случайными подработками. Кем только не работал – от строителя-ремонтника до социального работника. Через полтора года после отъезда из Томска на пороге моей комнаты в коммуналке на Сенной появился Саня. Из его сбивчивого рассказа я понял, что после того, как я уехал, он попытался помириться с Тасей, но из этого ничего не вышло. Она решила порвать с ним окончательно и бесповоротно. Саня психанул, пошёл в местный военкомат и завербовался по контракту. Сразу после этого он был отправлен обратно в свою часть, расположенную в крайне нестабильной на тот момент Чечне. Дальше Саня путался во времени и событиях. Ясно было только то, что чеченская эпопея, не продлившаяся и года, закончилась для него контузией головы. Пробухав в госпитале с месяц, Саня был благополучно комиссован из армии по состоянию здоровья. Вернувшись в Томск, он пробухал ещё месяц. Попытался найти работу, не нашёл и двинул ко мне. Я, конечно, был рад приезду старого дружбана. И без лишних вопросов выделил ему раскладушку возле окна.
Накануне
