Мама сидела прямо на земле и плакала, не в силах подняться, не в силах разжать руки, чтобы отдать скучающим могильщикам фотографию. Тетя и еще какие-то женщины пытались увещевать ее, окружая назойливой стаей. Не давая себе отчета, чего именно ждет, Леша в отчаянии обернулся к Яре и прошептал:
– Пожалуйста, сделай что-нибудь. Пожалуйста…
Девушка с нескрываемой печалью посмотрела на Лешину маму, и парень вдруг отчетливо осознал, что это была боль узнавания. Яра уже переживала что-то подобное в своей жизни. Она в задумчивости пожевала губы, одновременно ее рука снова взметнулась к груди и с силой потерла место, где бьется сердце. Затем Яра подняла глаза к серому угрюмому октябрьскому небу. Миг – и сквозь облака проглянул яркий, почти летний солнечный лучик. Он озарил озябшие березки, с неуместной беззаботностью прыгнул по молчаливым памятникам, ласково тронул заплаканное бледное лицо мамы, играя бликами на стекле траурной рамки с фотографией. Мама зачарованно посмотрела на неизвестно откуда взявшийся солнечный лучик, прерывисто вздохнула и отерла слезы трясущимися руками.
– Это от Леши, – выдохнула еле слышно. – Подарок.
– Действительно, месяц уже как солнца не было, а тут вот… – согласилась тетка, тоже завороженно смотря на веселых солнечных зайчиков.
Леша с благодарностью посмотрел на Яру, но она быстро отвернулась, стараясь спрятать набежавшие слезы. А он все равно увидел, и почему-то внутри снова обдало теплом.
* * *
Яра
Ненавижу это. Ненавижу! Невольно повторяю слова Леши, быстро смахивая слезы. Обычно души через это не проходят. Жрицы ловко умеют оградить их и себя заодно от ненужных волнений, вроде присутствия на похоронах. Я могу лишь догадываться, что сейчас чувствует Душа. Не представляю, каково это, смотреть, как тебя закапывают в землю. Отвратительно и страшно. Нет, однажды я тоже сознательно сделала что-то подобное, и понимала, что Лешей двигало. Нужно там быть, нужно увидеть своими глазами, чтобы хотя бы начать принимать новую реальность, даже если это очень-очень больно. Поэтому я лишь старалась быть рядом, облегчать его боль по мере своих сил, но не мешать переживать и… осваиваться.
Похоронная процессия переместилась в какую-то второсортную кафешку рядом с домом Леши. Приглушенно-желтая краска на стенах, металлические тонкие стулья, безликие пейзажи в рамках, немного пыльные искусственные цветы на подоконниках. Тоскливо, прям завыть хочется.
Отобедали полагающимися угощениями и стали постепенно разбредаться по домам. Лешину маму две женщины вывели под руки, и, хотя после моего солнечного трюка она выглядела более или менее спокойно, на подходе к серому обшарпанному подъезду старой хрущевки вся сжалась. Видимо, боялась зайти в опустевшую квартиру. Мы с Лешей напряженно следили за ней. Она о чем-то коротко переговорила с женщинами в траурных платочках, и, судя по тому, что они отправились без нее, отпросилась
