формулу, тоже улыбнулась. Но через секунду преподаватель совершенно серьезно продолжил лекцию. Абсолютно на другую тему. Люда оглянулась: она увидела и почувствовала, что каждый, кто был в аудитории, очарован этим человеком и ловит каждое его слово.
Либкинд читал лекцию, двигаясь при этом вдоль огромной доски. Он писал на ней формулы, задавал вопросы всему залу, шутил, отчего зал постоянно взрывался хохотом, но Люда не понимала ни слова, потому что, как только он подходил к ее месту, у нее бешено колотилось сердце по неизвестной ей причине.
Она неотрывно смотрела на него, а он, даже будучи увлеченным своей работой, время от времени перехватывал ее пристальный взгляд и вдруг улыбался ей, отчего его лицо становилось похожим на лицо…
Люда вдруг судорожно стала вспоминать, на кого совсем недавно виденного ею был похож этот Борис Либкинд… И никак не могла вспомнить. А когда он подошел к ее столу и оперся о стол своей ладонью – широкой огромной ладонью с длинными пальцами, – то Людмила совсем пропала. Потому что (как ни звучало бы это странно) эта ладонь и была тем самым солнечным лучом из ее сна. А его лицо…
Его лицо было похоже на лицо Давида! Совсем недавно в университетской библиотеке от нечего делать она листала энциклопедию античного искусства. И там была фотография того самого скульптурного изображения библейского юноши Давида, выполненного Микеланджело! Она тогда, в библиотеке, смотрела на его прекрасное благородное лицо и жалела о том, что ей не попасть во Флоренцию, чтобы увидеть это совершенное изваяние наяву, перед собой, своими глазами! Потому что на несколько минут она влюбилась в это изваяние, в это лицо! И вот теперь Он был перед ней. Живой, настоящий…
Мысли и чувства ее смешались. Она ощутила, что ее как будто захватывает сильнейший вихрь, которому она была не в силах противостоять.
Людмила была совершенно изумлена тем, что прямо сейчас происходило с ней, потому что за все эти пять лет, которые она провела в университете, она ни разу ни в кого не влюблялась. Стоило ей увидеть какого-нибудь мало-мальски симпатичного молодого человека, как ей вспоминался ее отец – когда-то красивый мужчина, который воровато протягивал ей через забор старую кепку с ягодами со своего огорода; и стоило ей увидеть мужские сияющие глаза, обращенные на нее, как ей вспоминались слезы бессилия в глазах ее отца, когда он приходил к ним домой и умолял ее мать, чтобы она отпустила дочь к нему в гости.
И вот теперь, прямо сейчас, с ней что-то происходило. И прямо на этой лекции.
Борис Аронович Либкинд был одним из самых молодых доцентов кафедры на физическом факультете Московского университета. Во время этой лекции она заметила, что в аудитории присутствовали не только студенты самых разных факультетов (она увидела даже кое-кого со своего потока), но и довольно взрослые люди. Некоторые из этих взрослых людей были явно преподавателями, а некоторые – таких она заметила двух-трех (они сидели на первом ряду, с обеих сторон от нее) – были довольно странными. Они не смеялись шуткам Бориса, не записывали,
