увезти их домой как законсервированную атмосферу этих дней. А еще однажды на прогулке ей пришла в голову мысль, что этот мед представляет собой вещественное воплощение ее жизни, в которой было много сладкого с примесью привнесенной извне горчинки. Своей жизнью она была в принципе довольна, потому что строила ее сама. С возрастом вопреки законам природы она стала оптимисткой. Обычно бывает наоборот.
Старичок также рассказал где растет вереск. Это было единственное место на острове в низине между двух холмов. Благодаря холмам зимняя сырость держалась там чуть дольше, чем на равнине. В один из дней она не поехала с Вальтером в город, а отправилась на вересковое поле, прихватив с собой купленную на прогулке по городу специально для этого случая небольшую книжечку со стихами Р.Л. Стивенсона на английском языке. В школьные годы ей очень нравилась его баллада в переводе Маршака «Вересковый мед». Одно время она с утра до вечера твердила:
«Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна -
Мой вересковый мед».
Теперь она сидела в окружении вереска и учила наизусть это четверостишие, чтобы продекламировать его Вальтеру, когда он вернется с моря.
Ее английский остался на уровне средней школы, и Вальтер смеялся над ее произношением и неправильной расстановкой акцентов в строках и пытался поправлять. Она не слушалась его и упорно раз за разом читала по-своему и как зачарованная следила за голубыми огоньками в его глазах.
Вальтер не сопровождал ее в прогулках по острову. Он проводил дни за компьютером со своими проектами и часто переговаривался с коллегами.
Она тоже работала. Еженедельно Елена отправляла на работу заявление о продлении отпуска за свой счет. Вместо ответа начальник отдела высылал ей материалы для переводов. Он ценил ее за безотказность и работоспособность и не давал заявлениям ход. Конструкторское бюро было на грани расформирования, как и сам завод, и контроль за явкой персонала на рабочие места был на нуле. При ней не было специальных словарей, и если попадался сложный текст, Вальтер помогал ей разобраться в терминах. А еще ради забавы учил ее писать по-немецки готическим шрифтом. Она держала ручку, а он накрывал ее руку своей мягкой и теплой ладонью и выводил похожие на орнамент старинные немецкие буквы. Она таяла от тепла его рук, от его дыхания над ухом, и ручка ее не слушалась. Вальтер, шутя, сердился и говорил:
– Лена, соберись с мыслями. Сосредоточься. Представь себе, что ты это наш сын. А я это ты. И ты учишь нашего сына писать. Имей ввиду, что если наш сын вырастет таким же как ты неучем, я предъявлю тебе иск.
Через два неполных месяца они вернулись в Гамбург и переночевали в том же кемпинге, где Вальтер оставил свою машину. Утром после завтрака он повез ее в аэропорт, но по дороге остановился
