едва не поперхнувшись собственной слюной, прохрипел Шунь. – Ты что, земляной пельмень (так называли в древнем Китае крестьян, ругательное, прим. Автора) хочешь сказать, что у тебя был Учитель и ты умеешь писать и читать?
– Да, – уныло промямлил Чжу, – именно это я и хочу сказать (добавив про себя ублюдок). Ли Сы приказал сжигать книги и уничтожать ученых. Эта участь постигла и моего наставника Цань Цзы.
– Ооо, как высокопарно! – жадно облизнув узкие губы, прошипел хряк. – Так твоя месть заключается в том, чтобы присоединиться к своему мертвому наставнику, чтобы даже на том свете показать ему, какой ты никчемный? Ну ты и дурак! – хихикнул страж, качая головой, как китайский болванчик.
Надо сказать, в последней фразе этого недалекого солдафона, отчасти была правда. Ведь откуда молодому Чжу было знать, что спустя годы Ли Сы дорого поплатится за свои поделки. Пренебрегая предупреждению Сунь-Куаня о том, что государственная служба таит в себе много опасностей, он полностью сосредоточился на карьере, достигнув небывалых высот, взойдя от безызвестного дровосека до поста первого министра империи Цинь. Отойдя от конфуцианства, он ударился в легизм, но сам потом стал его жертвой. Позднее, его конкурент Чжао Гао, пожелав устранить соперника, оговорил советника перед императором и в возрасте семидесяти двух лет Ли Сы был жестоко казнен, а с ним и весь его род до третьего колена. И не осталось наследников Ли Сы, истребили его кровь.
Не затеял бы Чжу убийство, сумел бы обуздать свое горе и найти в себе силы жить согласно учениям мудрецов, он бы ликовал, узнав, как именно судьба расправилась с Ли Сы, но пылкий юноша предпочел отмщение. А это плохой путь. Очень плохой. Также Хань не знал, что его возлюбленная Су Минь, которая отдалась ему перед его уходом, ждала ребенка и теперь его дочь обречена расти без отца. Многого не знал Ученик, слишком многого.
– Ты вот ответь, – не унимался Шунь Фо, – оно того стоило? Стоило ли? Жил бы себе в своей Шэнью (в переводе с китайского Дух, воплощение Неба) забытой деревне, плодил детишек, собирал рис и пас скот, вечерами философствуя о природе бытия, так нет, ты решил, что сможешь одолеть великого Ли Сы?
– Я решил попытаться, – защищался Чжу, – нет, я должен был.
– Ну вот и попытался. Мда .. ты точно 250! А еще говоришь, что философ. Разве ваше конфуцианство или что ты там исповедуешь, не учит смирению?
– Конфуцианство не религия, а учение, – парировал Хань, – его не исповедуют, ему следуют!
– Ой, да какая там разница? – брезгливо отмахнулся Шунь. – Суть одна. Своим поступком ты пошел против постулатов ученых, которых ты так рьяно защищаешь, защищаешь ценой собственной жизни, не так ли? Вот силы Неба и покарали тебя.
Чжу Хань истерически засмеялся.
– А Ли Сы, этот гнусный предатель, не нарушает законов Неба, призывая убивать невиновных, нет? Не нарушает ли он их, идя против наставлений своего Учителя Сюнь-Куаня
