запрещено носить косы, не наоборот. Храбрости сменить прическу он набрался не раньше, чем отец куда-то отлучился. Баосян помнил, как впервые неуверенно закручивал волосы в узел. Однако на улице, под изумленными и презрительными взглядами прохожих, эта неуверенность превратилась в извращенную гордость. Окружающие всегда думали, что Баосян позорит воинские косы, но куда более раздражающей стала для них догадка, что ему наплевать на драгоценный статус, который эти косы дают.
Он холодно ответил:
– А зачем прятать такое красивое лицо?
Третий Принц безрадостно улыбнулся. Даже выспавшийся Баосян был не слишком хорош собой – слишком монгол для наньжэней, слишком наньжэнь для монголов. Но обоим было прекрасно известно, что дело совсем не во внешности. Третий Принц сгреб в горсть узел Баосяновых волос. Затем, одним расчетливым движением, запрокинул голову Баосяна к стене. Тот подавил стон, выгнув шею, и привстал на цыпочки.
– Посмотри на себя, – мягко произнес Третий Принц. Он, в отличие от Эсеня, был не настоящим бойцом, а всего лишь изнеженным столичным принцем, но на это ему силы хватало. Пальцами он подцепил заколку в волосах Баосяна и потянул сильней.
– Какой же ты слабак. И трус. Даже драться не умеешь. Тебя толкни, ты и упадешь. – Его взгляд скользнул по горлу Баосяна – с кадыком и намеком на свежую щетину. – Сколько раз ты падал, а?
Вот-вот выдерет Баосяну волосы. Но сознание собственной власти над чужими реакциями превратило боль в удовлетворение настолько яростное, что оно граничило с наслаждением.
Драться Баосян и впрямь не умел, но слабаком в этой комнате был вовсе не он. Да и трусом тоже.
Он шепнул Третьему Принцу на ухо:
– Хочешь знать, о чем я думал, когда упал?
В голове услужливо всплыло воспоминание, и он переиначил его, с горечью сознавая, что в извращенную ложь поверят скорее, чем в правду.
– У моего старшего братца были дружки вроде твоих. Ребенком я ими восхищался, ходил за ними хвостиком, смотрел, как они тренируются, а потом, взмокшие, стягивают одежду и идут ополоснуться. Уже не дети, еще не мужчины. Наедине с собой я думал, как сильно они от меня отличаются… В общем, когда эти самые дружки однажды наткнулись на меня в лесу, я уже знал, чего хочу.
Баосян высвободился из ослабшей хватки Третьго Принца. Тон его голоса изменился, как будто желание жестокости незаметно подменило собой обычное желание и оказалось от него неотличимо.
– Они тоже поняли, чего я хочу, даже просить не пришлось.
На секунду перед ним развернулось настоящее воспоминание. Как он корчился на сырой земле, как его вскрики и мольбы только раззадоривали их: бей, пинай сильнее! Воспоминание было не о боли – скорее о беспомощности и унижении. Переплавив все это в фантазию, предназначенную для ушей Третьего Принца, Баосян внушал ему свои чувства. А хрусталь вокруг них ловил и отражал сияние ламп, и радужные блики метались по комнате.
Третий Принц громко сглотнул. Рука скользнула
