трожь! Ты мне, дед, как родной, но тута я хозяин!
Мало мы друг друга за грудки не взяли! Плюнул я да пошел.
Потом, кады охолонули оба, уговорил я его все жа ко мне на зиму. На глазах, думаю, будет, одному сейчас никак нельзя. Приезжаю с путику, – это на собаках-то сутки, пристал маненько, – гляжу – у него по новой брага и веселый уже! Ну – повздорили мало. Он – карабин и бежать! Выхожу с двери – на валуне сидит и с правой ноги валенок на снегу.
– Не подходи, – кричит, – деда, не мешай – устал. Не седни, так завтра!
Побег я, думал, успею ногой по стволу-то. А старый, не успел…
Маркел Мелентьич тяжело вздыхает и ворошит кочергой угли.
– А что, – спрашиваю, – было у них с Федькой Лутохиным? Стрелялись что ли?
– Ну. Пили-пили, да задрались. Артем – карабин! Я тот раз успел-так по стволу шваброй. Пуля – в кушетку.
Плашмя пошла, ваты накрутила, сбоку дыра в кулак. Пыли было, да чиху!
И кто яе придумал, водку энту? Навсе дуреют с няе мужики.
Стукнула дверь. Зашли еще охотники, заговорили. Мелентьич встал, прошел к плите, поставил на огонь остывший чайник. Я попрощался и тихо вышел.
На небе светилось сияние. Но не веселая зеленая лента, не фиолетово-белое пламя и не длинные синие стрелы.
Близ зенита будто раздавили громадную вишню. Густой сок стекал по стылой синеве на запад, капал с ясных звездочек на дальний берег, на черный лес, на багровый жар полярного заката.
Левее Полярной звезды
„Положи меня, как печать на сердце твое,
как перстень на руку твою:
ибо крепка, как смерть, любовь…»
Стойкой чалдонке Тане посвящается
– Мешок рыбы на букет цветов? Конечно, да!
– Видали лоха?
Весь экипаж высыпал посмотреть на редкий случай, но «лох» уже уходил сквозь аэродромный гул, и даже по спине было видно, что вполне доволен судьбой.
Гвоздики из Москвы. В хрустящем целлофане. Пахучие. Свежие. Нежные. Эх, довезти бы!
У себя, в рабочем общежитии, Саша прошел в чулан и выбрал там из хлама поломанный стул. Вахтерша, тетя Даша, с тревогой наблюдала, как молодой мужчина оторвал от старого стула полукруглую дужку и запихнул ее себе под парку, так что грудь оттопырилась, как у ядреной бабы.
– Вот! Позальют шары с утра и творят незнамо че! Ты че делашь, че делашь-то, охальник? Ментовка, гля, рядом. А ну – брякну че?
Саша, смеясь, чмокнул тетю Дашу в вялую щеку и выскочил во двор. Зарокотал снегоход «Буран».
На дворе темно, на душе светло, на спидометре – сорок. Вот уже позади «Страна Маленьких Палок», – полоса редколесья лесотундры, последние деревца сибирской тайги, и снегоход выбегает в Великую Белую Пустыню. Дальше, до самого Полюса, лишь снег и ветер.
Если держать направление на яркую звездочку примерно на три локтя левее Полярной звезды, то через триста километров попадешь на речку Ханка-Тарида.
