Тревожные знамёнаВстают на дальнем рубеже.
Опять на белых и на красных
Готова расколоться быль.
Сергей, мне страшно! Очень страшно –
Куда нас гонит ветр судьбы?!
Пишу, поскольку нету боле
Иной надежды на исход…
Пускай тебя в твоей юдоли
Хранит Господь!..
И коль случится, что навеки
Нам свидеться не суждено –
Твой чудный свет высокой веры
Да осенит моё окно!
«В чаду вороньем, в чёрной пене ли…»
В чаду вороньем, в чёрной пене ли
Шёл некий год. И гулы шли.
И нарастал закат империи
Багровой глыбою вдали.
И в некий час ударил колокол,
Раскалывая небеса.
И всё осыпалось осколками,
В которых август угасал.
И в злато, было уж зачахшее,
Тоской высокою вплелись
И благородство, и отчаянье…
И первый холод от земли.
И в грязи втоптанное чернию,
Вкусив смирения удел,
Звучало гордо отречение
Словами: «Верую в людей!»
Октябрь 89-го
Поэты пишут. Их читают.
Грозит пришествие Христа.
С деревьев листья облетают,
Как до́лжно листьям облетать.
И это есть. И это было.
И это явь. И это ложь.
Вот спекулянт торгует мылом
И держит свёрток под полой.
Картина осени глубокой:
Как сто, как двести лет назад.
«Спаси меня, моя работа!»
Кого спасать, зачем спасать?..
Вот человек идёт хромает.
А дальше улица пуста.
В стране закончится бумага
И будет не на чем писать.
Ещё в стране разрухи нету,
Ещё пока идёт грызня.
В стране закончатся поэты,
Но это будет без меня.
Листву срывает и уносит.
Пустеет скверик за углом.
Трамваи сетуют на осень
И громыхают тяжело.
Провинциал грустит по-бийски,
Осенней моросью прошит.
А в переулке, как грабитель,
С прохожих ветер рвёт плащи.
Но всё напрасно: глухо, плотно
Защищены остатки душ.
И всё на свете по талонам,
Как хлеб в 17-м году.
Ночь города в окно посеяна
С есенинской похмельной нежностью,
Раскинуто бельё постельное,
Как Русь безропотная, снежная.
Возможны ли другие ценники,
Когда и дверь разбойно взломана!..
И самые глухие циники
Лишь ухмыльнутся: – Нецелована!
Что мне до них! Я сам пожалован
В жестокий чин душеспасителя.
Я, как Москва, горю пожарами –
Не за Россию, за спасибо.
Пожалуйста – слюною сглатываю.
Молчу убого и бескровно,
Убитый беззащитной правдою…
Молчу,
