style="font-size:15px;"> Со всех сторон покатились бочки. В бочках было упадочного цвета пойло. Свекольный сок с типографской краской. Вино, говорили, заморское – везли из Алжира обратным рейсом в нефтяных цистернах. По-молдавски напиток назывался «Солнцедар», значит «дар солнца», по-русски – «бормотуха». Русское название происходило не от возникновения, а от действия. Выпив бормотухи, человек начинает бормотать. Что-то свое высказывать, только невнятно. Горе, радость, забубенную печаль, огорчение от жизни – все вынесет наружу бормотуха в обыденных словах, у всех одинаково, тихо, без битья, в четверть голоса – очень демократическое вино. Разливали какие-то неприятные молодцы, темновато уже было, лиц не видать. Тетки тоже. Ковшами молочными по граненым стаканам, почти бесплатно. Смотрели, чтобы на землю не плескалось: «Пей до конца». Толпа покривилась к бочкам. Возникли рыхлые очереди. Иные брали по второму – хлопнут и тянутся назад, были такие, что и по третьему. Нас смешало, потом раскидало. Спереди слышалось уханье и еканье: это майорам – которые с подушечками – руки заняты – подносили в стаканчиках поменьше да ломоть лимону заесть. Через полчаса сказалось действие. Все забубнило, забормотало. Каждый нес свое, а все получалось как у всех.
– Опять, сволочи, да когда же, да где же, да что же, ты ведь, говорю, я ведь как говорю, опять…
Часто слышались проникновенные «конечно» и «значит»: все были устремлены к конечным вопросам. Скверный Вакх непобедимо влиял, подтверждая тем версию, что божество оно простецкое, не для элиты. Все мечты сбылись. Сбылись даже мечты философов символического направления – дионисийское единство всенародно торжествовало.
В тот самый миг, как мое сознание обременила мысль о Соловьеве и Иванове, лицо Ведекина, освещенное фонарем, бледно изошло из моросящей тьмы. Он смотрел сквозь, вверх, двигались губы, проговаривались и вяло плюхались заветные слова проклятых вопросов:
– Не может быть, чтобы тайна где-нибудь да не обнаруживалась. Сокрытие ее огромных размеров не могло не возникнуть в психике власти как комплекс вины, Эдипов комплекс, комплекс неполноценности. Отсюда страхи, жестокость, медлительность и оговорки. Из-за того, что пришлось выработать два языка – для внутреннего употребления и для наружного, как латынь. Получилось, что целая власть ведет себя как один неврастеник, непрерывно себя ощупывающий, почесывающийся, виновато поглядывающий, трусливый и нехороший. Чтобы успокоить нечистую совесть, он пытается что-то напевать, но в песнях-то более всего и пролетает. Песня как жанр – в отличие от романа, драмы, масляной живописи, научной статьи, круглой скульптуры и киносценария – требует хоть малой распущенности. Ее ведь петь приходится. Петь. Произносить горлом под музыку. Сейчас я спою популярнейшую песню тридцатых годов «Москва Майская» и дам ее разбор как проявления подсознательного в сфере песни. Ладья скользит над бездной. Внимание. Москва Майская. Лики чудищ таращат небывалые очи из чернеющего мрака. Слышатся первые трели нежнейшей мелодии:
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля
Вот мы и проболтались. Сами знаете, чем в наши годы стены красят.
Холодок бежит за ворот.
Далее:
Из
