префекта когорты, распек пару зазевавшихся военных трибунов, отвесил поклон невидимому орлу и повернулся к обозу, то есть к нам, грешным. Затем он слез с коня и открыл вторую серию своего цезаро-папистского болеро. Для этого он вынул несколько брошюр о влиянии сельского населения на торф, о станках, о молодежи, о роли доилок, против косоглазия в Венгрии и Польше, о хурритских заимствованиях из хеттского языка, перешедших в лулубейский, о спорте в Корее, об инвариантах в физиологии зрительного невосприятия, список дат рождения великих людей и их мыслей по этому поводу, много другого такого же гутенбергова барахла – шелухи лобноумственной чепухи, сложил все в кучу, поджег и, словно древле Аарон, задрав полы пальто и подвернув штанины, стал обходить костер, приплясывая и глумливо выкликая:
Явись! Явись! О явись!
В пламени факела полыханьем перевоплощений
Покинь пергамского обличья сухую кирасу
Откуда строки бабочкам шерсть букв опаляет кокон
Оставшихся от умственности словесного века
Безумствующих заик запятых опереточной злобы
Клюки ошалелой для вешних болот лихорадок
На шесте суеверий кривых и прочих подобных кикимор
Явись о явись в этот дым-мухомор эфемерный
Увы ненадолго
Генералом на свадебном танце у моли и у снежинки
Давно потускнел ископаемый лед-нафталин
Верно ведь филин подмышкой не зря собирал землероек на зимнего предок запаса
Но сам оказался к великому сожалению печатный обманщик
Зачем вдруг вывел на радость проезжей берлоге публичных малюток?
Потому опасайтесь похожих фальшивок и домыслов крыс историософии факта
Он костями снаружи оброс в черепаховом ватнике
Зря покороблен волчицей троянских баранов
Фразеологии новой потрепанный парус со свистом
Всеми ветрами надутая кряква в вороньем гнездовье
В трубу капитана пусть носит кукушечьи яйца из шляпы
Когда-то златой молодежи
А ныне из тех кто седобород раскошелиться навзничь
И даже туда же удода —
И все же
Явись! Явись! О явись!
В ответ на умелое заклинание сердцевина дыма над костром в тени головы приобрела вид свитка. Впрочем, и у свитка была невыразительная голова и ноги с копытами. На боку висела библиотечная наклейка: «Золотой Осел, сочинение Апулея». Летящие искры растекались позолотой по его нетвердой поверхности. Ведекин еще больше обрадовался, подбавил в огонь газет и затеял самую настоящую корриду против им же вызванного нерогатого безобидного существа:
– Вопреки всему, очевидное скотоподобие этого романа на самом деле мнимое. Вы, разумеется, знатоки и, конечно, понимаете, что не об осле написан роман, но о содержащемся в нем человеке. А правильнее даже – о человеческой душе, под влиянием страстей попадающей в личину осла. Глядя
