фарфора нависала над столом и ярко горела, оскорбляя чувства Эйлин.
– Мама, сколько раз я просила тебя не говорить «негоже»? – протянула Нора, глубоко расстроенная просторечием матери. – Ты знаешь, что нужно было сказать «вы не должны».
– А кто указывает вашей матери, как ей следует говорить? – Батлер повысил голос, все более раздражаясь этими внезапными дерзкими нападками. – К твоему сведению, она так говорила еще до твоего рождения. Она всяко будет получше тех, с кем ты носишься целыми днями, маленькая негодница!
– Мама, ты слышала, как он меня называет? – пожаловалась Нора и прильнула к материнской руке, изображая страх и негодование.
– Эдди, Эдди! – примирительно обратилась миссис Батлер к своему мужу. – Нора, миленькая моя, ты же знаешь, что он говорит не всерьез. Ты ведь понимаешь?
Она погладила дочь по голове. Укоризненные слова по поводу ее речи не произвели на нее ни малейшего впечатления.
Батлер уже сожалел, что назвал свою младшую дочь негодницей; это слово также относилось к женщинам легкого поведения. Но эти дети – Боже, благослови его душу! – были сплошным расстройством. Почему, во имя всех святых, его дом недостаточно хорош для них?
– Почему бы не прекратить споры за столом? – заметил Кэллам. Он был привлекательным юношей с гладкими темными волосами, высоко зачесанными слева направо. На верхней губе он носил короткую щеточку усов. Его нос был коротким, вздернутым, уши заметно оттопыренными, но в целом он был симпатичным и сообразительным. Они с Оуэном понимали, что дом был старым и плохо меблированным, но отцу и матери он нравился, поэтому деловое чутье и соображения семейного покоя предписывали благоразумное молчание.
– Я считаю, что некрасиво жить в таком старом доме, когда люди, у которых нет и четверти наших средств, имеют лучшее жилье. Например, даже Каупервуды…
– Да, Каупервуды! В чем там дело с Каупервудами? – строго спросил Батлер и повернулся к Эйлин, сидевшей рядом с ним. Его широкое круглое лицо покраснело.
– Ну, даже у них дом лучше нашего, хотя он всего лишь твой агент на бирже.
– Каупервуды! Ха! Мне не нужны никакие разговоры о Каупервудах. Я не живу по их правилам. Допустим, у них замечательный дом, и что с того? Мой дом – это мой дом. Я слишком долго прожил здесь, чтобы собирать вещи и съезжать отсюда. Если вам это не нравится, вы знаете, что можете сделать. Переезжайте, если хотите. А я останусь здесь.
Когда Батлер оказывался вовлеченным в такие семейные ссоры, которые обычно были мелкими, как летние лужи, он имел привычку враждебно потрясать руками перед носом у своей жены и детей.
– Хорошо, когда-нибудь так и будет, – ответила Эйлин. – Слава богу, я не обязана вечно жить здесь.
Перед ее мысленным взором промелькнула роскошная приемная, библиотека, гостиная и спальни Каупервудов, уже почти полностью
