одна, что до твоего сна, что после, – неожиданно серьезно и торжественно ответила Яга. – Ты изменилась.
Я так и застыла с набитым ртом, представив на мгновение, что за обе щеки уплетаю вчерашнюю мерзкую кашу.
– В смысле – я изменилась?
– Ты же перешла границу, дитя, была чужой здесь, и мир тебя отвергал. Теперь ты своя.
– То есть я умерла? – похолодев, уточнила я, но старуха только недовольно головой покачала.
– Да жива ты, жива, девка глупая! Я тебя через границу перевела, и мир тебя принял. Так и назад выпускать буду, коли надумаешь вернуться! Но учти, сестре твоей хода с тобой не будет!
– Что?! Почему?
– Да потому, дурная твоя башка, что не я границу ей отпирала, другой ее провел! И либо сожрана она уже навьями, что на дух живой слетелись, либо сама здесь своей стала!
Мне показалось, что сердце у меня остановилось, еда разом утратила вкус.
– Я все равно найду ее, – твердо произнесла я, глядя в лицо Яге. – Все равно.
Она только устало покачала головой.
– Ох, сколько вас, самоуверенных, ко мне приходит, да мало кто возвращается. И ведь предупреждаю каждого, наставляю, уговариваю и пугаю, нет – все равно навстречу погибели стремятся! Что вам, в Навьем царстве медом намазано?!
– Так ведь не от хорошей жизни в царство мертвых идут, бабушка.
– Что верно, то верно. Искать сестру тебе долго. Птица большая ее утащила, Финист постарался.
– Финист?! – Нет, конечно, о чем-то подобном я уже догадывалась, ответ всегда лежал у меня под носом, но я просто отказывалась его замечать. – Но Финист же никогда девиц не крал и зла не творил!
Яга только скептически изогнула тонкие бесцветные губы, и я осеклась и уже тихо и неуверенно добавила:
– Ну, так в сказках говорится…
– Много в сказках говорится, много лжи, – скрипуче рассмеялась старуха. – И мир изменился, и герои сказаний изменились. Погибли мы для мира, ушли и исчезли вместе со сверженным идолом. Унесла его вода в темноту, в мир подземный, от солнца далекий, и нас утянула. А без света и добра не осталось, только голод и смерть. Кто добро творил, злее навий стал.
– А ты, бабушка?
– А я, – усмехнулась Яга, блеснув острыми зубами, – испокон веков на границе стою, вход в мир людей стерегу, одною ногой жива, одною мертва. И не изменится для меня ничего, и до скончания времени будет так.
Квас я допивала в молчании. Хотела помочь Яге убрать со стола, но она только отмахнулась. Волк спрыгнул с лавки и свернулся у моих ног, совсем как большая кошка.
Из темного угла старуха вытащила почерневший от времени ларец, окованный железом. Металл ярко блестел, словно только что отполированный. Ларец этот, огромный и неприподъемный даже на вид, Яга несла легко, словно шкатулку.
– Слушай меня, девица-соколица, слушай
