я жду, – чуть обернулся он через плечо, и я была уверена, что смотрел он на меня в отражении стекла веранды.
Но я себе позволить такой роскоши не смела. Я не смотрела в зеркала с тех пор, как погибла Алла, потому что я не только слышала странное, но и видела то, чего быть не может.
– Я тебе не подчиняюсь! – буркнула я в ответ.
– К счастью. Я бы тебя давно уволил!
– Не уволил бы. Я не оформлена по трудовой, к твоему сведению!
– Ты бы не прошла тест на профпригодность. Особенно, – сделал он паузу, – у психотерапевта.
– А ты сам-то его прошел?! – подскочила я с земли, резко разворачивая его за плечо.
«Нет! Нет, нет, нет!» – пропела довольная Алла.
Камиль отшатнулся, пробуя унять взбесившееся плечо, пока я пыталась до него достучаться:
– Ты меня не знаешь, Смирнов!
– Всему бюро известно, кто ты, Журавлева! Известно, что ты… убийца.
– А про тебя всему бюро известно, что ты Задович!
Линейка покосился на Воеводина.
– В смысле «убийца»? – не мог поверить участковый, что я, одетая как девочка-отличница, могла быть причастной к чьей-то смерти. – Кто вы такие?
Он и без того с первой минуты воспринимал нас как косплейщиков, что примеряют на себя роли героев из сериала про Пуаро.
Воеводин – с седыми пышными усами, в костюме-тройке и начищенных ботинках. Не хватало только котелка и трости. Вместо них у него была кобура. Очень необычная. Белая. И такой же белый револьвер с серебряными выпуклыми узорами на массивной рукояти.
Боевое оружие (на стажировке, без контракта и диплома) мне, естественно, не светило, но я таскала с собой в рюкзаке спортивные ножи для метания, записавшись в школу боевых искусств сразу, как переехала в Москву.
Камиля в лучшем случае и вовсе принимали за психопата, с его вечно взъерошенными волосами, синим латексом на руках (надеюсь, его никто не травил токсином, еще одной такой истории я не вытяну), дергавшимся плечом и огромной лупой.
Но магнетизм и амплуа «таинственного детектива» притягивали к Камилю каждую вторую фигурантку расследуемых нами дел – так барышни в беде слетались на его плечо. Только он каждый раз их прогонял, «стряхивая» не то демонстрацией контузии, не то потому, что и правда так хотел – быть вечным одиночкой. Камиль не мог никого согреть, не мог испепелить их страстью. Он оставался холоден, как синее пламя свечи. Той самой свечи, которая каждую ночь горела на веранде особняка Страховых.
– Коллеги, я вас прошу! – торопился Воеводин усмирить нас.
Камиль кривил рот и скрипел зубами, стягивая с кистей синие латексные перчатки, и этот его жест вызвал неясную реакцию Воеводина.
– Камиль! – уперся Семен Михайлович в грудь патологоанатома пальцем. – Не смей. Ты понял?
Вот бы мне понять, что именно запретил Камилю Воеводин? Почему его руки без перчаток так
