бабушки. Мэгги хихикала, пока ее дядя произносил трогательную надгробную речь, но не потому что находила это смешным. Просто все это было настолько тяжело, что она не справлялась.
Ей хочется курить. Она не брала в руки простые сигареты немногим больше года, но прямо сейчас готова убить за одну. Или бухло. От прогрессирующей болезни Паркинсона у нее дрожат руки, а ноги могут отказать в любой момент.
Глубоко вздохнув, она заставляет себя вернуться к фотографии, которую прислали вместе с сообщением. Она смотрит на нее, чувствуя, как то, что осталось от ее сердца, разрывается на мелкие кусочки. Мэгги пытается убедить себя, что это может быть любой маленький мальчик. Он почти полностью закрыт спальным мешком, в котором лежит, свернувшись калачиком на гладком бетонном полу где-то в подвале или гараже. Все, что Мэгги может хоть как-то разглядеть, – это копна светлых волос и закрытые глаза. Похоже, он спит. Она задается вопросом, как, черт возьми, он мог проспать все это, а затем ее вновь захлестывает волна ужаса, скручивая все внутри от боли, и она молит Бога, чтобы он действительно просто спал.
Она проводит большим пальцем по экрану, отчаянно желая почувствовать его тепло, но под пальцем только твердое холодное стекло.
– Прости меня, малыш. Мне так жаль. Это я во всем виновата. Я вытащу тебя. Обещаю. Все будет хорошо…
Ей самой хочется в это верить, ужасно хочется, но она знает, что слезами делу не поможешь. Надо выбираться из подворотни. Она должна бежать.
Конечно, речь зайдет о деньгах. Детей, которые в самом деле пропадают, тех бедных детей, что выбирают короткий путь домой и просто бесследно исчезают, – никогда не выменивают, присылая смс. Их семьи не могут позволить себе роскошь загадок и подсказок. Этот диалог к чему-то ведет, и Мэгги все больше убеждается, что разгадка придет через банкомат.
Что влечет за собой еще одну проблему: Мэгги на мели. Досудебное соглашение крайне неприятного дела, о котором она предпочитает не вспоминать и за счет которого она долгое время существовала, давно истекло. Последняя зарплата от подработки в баре потрачена еще до праздников, и у нее осталась единственная кредитка на ее имя. Черт, у нее даже нет никого, у кого она могла бы занять. Больше нет. Ее семья редко вспоминает о ней. Единственные люди, у которых есть хоть какие-то деньги, просто лежащие в банке, это…
Она сглатывает. Конечно, Тейлоры. Шон и Кэролайн. Приемные родители Джексона.
Трудно поверить, что прошло всего каких-то двадцать минут с того момента, как она впервые открыла дверь в пустую холодную спальню Джексона, комнату, которая до недавнего времени была не более чем кладовкой в ее тесной, захламленной квартире. Двадцать ужасных, разрушительных минут. И сколько еще она сможет откладывать звонок Тейлорам? Эта мысль вызывает у нее дрожь ужаса. Ее разрывает между отвращением к себе за то, что держит их в неведении, и чувством самосохранения. Тейлоры – его семья, и это лишь вопрос времени, когда они обо всем узнают. Даже если копы не свяжутся с ними, Джексон, конечно, ни за что не станет держать язык за зубами, когда все закончится, как бы Мэгги его ни умоляла.
Но у Тейлоров есть деньги – достаточно, чтобы купить мальчика, что они уже сделали, –
