что-то произошло. И ты не хочешь, я надеюсь пока, мне рассказать, но тарелки засохнут. Марина стояла передо мной, держа в руках резиновые перчатки, сердито глядя мне в глаза.
– Мой, практичная ты моя, – медленно произнес я, беря со стола трубку телефона и задумчиво набирая Таськин номер.
– Просто у нас сотрудница умерла. Молодая
– Извини, я не поняла… – проговорила она виновато, немного расстраиваясь – Я понимаю… Алло, Тася, Витю позови! – Марина грустно опустила глаза и подошла к раковине. Я вы шел в комнату. Спустя минуту из кухни послышался гул набирающейся воды и бряцание тарелок. Посуда должна быть вымытой… Кстати, надо смыть Пашкину кровь с радиотелефона.
Похороны состоялись завтра, на Южном кладбище. Витькина «девятка», обиженно ревя двигателем, пробиралась по густой жиже из глины и снега, вслед за обшарпанным «пазиком», в котором находился гроб с телом Лады, по одной из аллей кладбища. В наше смутное время экономических перемен и духовного возрождения полагается отпевать покойника в церкви. Но Ладу от певать не стали. Ее отец – академик, доктор каких-то там физико-математических наук, погибший много лет назад при аварии где-то учебном атомном реакторе, не стал крестить дочь по двум причинам: во-первых, он был убежденным атеистом, а во-вторых, мать Лады умерла при родах, что, по его мнению, и доказывало отсутствие Бога. Похоронный «ПАЗик», тире, катафалк свернул и въехал на окраину участка, где должна была лежать Лада. «Девятка», продолжая обиженно огрызаться на своих пассажиров, вползла за ним. Я, Витька и Тася, хлопая дверцами, вышли из машины, с опаской вдыхая кладбищенский воздух, окидывая взглядом неуютный ландшафт, уставленный бесконечными рядами крестов и обелисков, облысевшими деревьями, воздевающими вверх голые, корявые руки, усиженные копошившимися стайками ворон; и авангардного вида шаром аэрорадиостанции на горизонте. Неизвестно почему не падая, над нами проплыла огромная темная туша самолета, идущего на посадку в близлежащий Пулковский аэропорт. Когда-то я был на городской свалке мусора. Пустота, никчемность и запустение. Что-то похожее я видел сейчас. Так оно и есть. Свалка людей на окраине миров. Грустно и тоскливо.
Водитель «ПАЗика», облаченный в синюю спецовку и ватник, тоже выпрыгнул из кабины и пошел к нам, перекидывая во рту из угла в угол тлеющую папиросу – Ну, че? Нет могилки? – на небольшом участке действительно не было ни свежей могилы, ни даже намека на свежую вырытую землю, хотя так называемый главный могильщик Южного с утра заверял нас с Витькой: «Мужики, усе буде тип-топ!» – Я им покажу – тип-топ, говночерпальщики хреновы! – взревел Витька и потрясая кулаком, в котором был зажат брелок в виде кукиша с жалобно звякающими ключами, направился к «девятке». Я – за ним. Таська – за мной. Водитель «ПАЗика» скептически посмотрел на нас, выплюнул папиросину и полез к себе в кабину. Лада осталась лежать в гробу.
