style="font-size:15px;"> Яшка, поразмыслив, предложил завести козу. Светка рассудительно заметила, что с этим животным хлопот полон рот.
– Тогда буду ходить для тебя за молоком, каждое утро, – пообещал Анчутка.
– Это ты загнул, – помолчав, произнесла она, – тебя спозаранку из пушки не разбудить.
– Зачем ты так, – урезонил Яшка, – я ж на работу исправно поднимаюсь.
– Так это потому, что ты неподалеку работаешь, рано не надо, – пояснила она, – а если не надо будет – то не станешь. Тебе же все подавай, чтобы само с неба падало.
Анчутка всерьез обиделся и открыл рот, чтобы сказать гадость, но сообразил, что надо сначала подумать.
А тут, как нельзя кстати, «кино» подоспело. С одной стороны и с другой приближались, сверкая фонарями и золотыми окошками, новенькие электрички. Прямо напротив ребят они сошлись, приветственно перекликнулись – и умчались прочь сказочными скакунами, аж искры сыпались из-под колес. Еще что-то темное продолговатое отвалилось от сияющего поезда, как-то сперва подлетело, точно продолжая стремительное движение, потом, будто спохватившись, отвесно обрушилось на склон, а далее, словно слизняк, поползло под откос.
– Упало, – бездумно повторила Светка. Присмотрелась, вдруг взвизгнула и тотчас зажала рот рукой.
На насыпи распластался человек – головой вперед, ногами к рельсам.
Глава 4
Как всегда после того, как пролетают составы, настала мертвая тишина. Все застыло. Однако на этот раз нарушили покой не вопли лягушек и звон ручья, а неведомый прохожий, который топал со стороны дороги на станцию, беззаботно посвистывая и чертыхаясь, случись на что-то натолкнуться.
Ивняк расступился, и выяснилось, что пришла знакомая личность: Колька Пожарский, точно тощий медведь, вывалился на «дачную» поляну и первым делом ворчливо похвалил Светку.
– Знатно вопишь, как сирена в тумане. Так бы и не пошел вас здесь искать. Отлично замаскировались. С чего тут ор?..
Анчутка молча указал на причину, а Колька сразу и не понял, что это за мешок на насыпи лежит.
– Ох ты, мать честная! Это как же…
Лежал человек так, что живой не сдюжил лежать и пяти минут: верхняя часть тела – прямо, привольно, точно нежась на пляже, а ноги перевернуты и изогнуты, как у куклы на веревочке.
Постояли молча, соображая и таращась. Потом Пожарский спохватился, решив, что надо что-то делать. И, примостившись на гравии, принялся осматривать человека.
Дородный, плотный, в хорошем костюме, волосы редкие длиннее, чем принято… Надо же, мода, что ли, такая пошла? Лежит вниз лицом, оно, должно быть, разбито о камни, кровь текла. Колька, решившись, дотронулся до толстой шеи, там, где воротник отходил от кожи – теплой, но уже по-особенному начинающей холодеть. Ничего не прощупывалось там. Под пальцы попалась какая-то бечевка, потянув ее, Колька вытащил небольшой серебряный крест.
– Ишь ты.
Анчутка, помявшись, подобрался поближе. Без особой охоты, но стоять в стороне и при Светке ему было стыдно.
– Ну как?
– Никак. Мертвый. Он из поезда
