саженях от старческой часовенки, через дорожку, невысокий холм и на нем беседка, вся из красных роз. Вся она сияет, от нее исходит свет. А против входа в часовню, где мы с батюшкой стоим, в нескольких шагах стоит столик церковный, и на нем лежат всевозможные спелые фрукты. Особенно мне запомнились чрезвычайно крупные сливы, сизые, матовые. А около столика лицом к нам стоит папочка мой, руки его видны над этими фруктами; он в парадной одежде своего Кавказского Мингрельского полка, с серебряными нашивками на рукавах и воротнике.
И больше я ничего не видела. Проснулась я с необыкновенно успокоенным духом, утешенная. И так ясно все это видела, что после мне всегда казалось, что я видела батюшку наяву. Только, подумала я, почему-то вся наша семья здесь, а брата не было. Под впечатлением этого сна я открыла корзинку, вынула книжку: «Детская вера и старец Амвросий», стала читать и узна ла, что сегодня 10 октября – это день кончины батюшки Амвросия! И скоро почтальон принес мне несколько писем, задержавшихся по недоразумению. Радости моей не было конца!
Вот как утешил меня батюшка. Часто, часто приходил мне на ум этот сон, и видела я батюшку как живого, а весь сон с лучезарной беседкой представлялся мне таким светлым. И часто думала я об этой беседке, что бы она означала? Я предполагала, что беседка – это Шамординский монастырь, в который я когда-нибудь поступлю…
Но прошло пятнадцать лет, и только тогда я поняла, что означал этот сон…
Государственные экзамены. Окончание Медицинского института
Успокоенная, с обновленными силами я стала готовиться к экзаменам. Экзаменов было очень много; перед каждым давалось два-три дня на подготовку. Председателем комиссии был хирург Вельяминов. Экзамены прошли у меня очень хорошо, мне дали диплом с отличием.
День нашего выпуска был назначен в ноябре. Так как наш выпуск был первый, то им очень интересовались, присутствовало много лиц из ученого и высшего круга, были жены министров. Рядом с залом, где были расставлены стулья для гостей, в маленькой аудитории, священник, наш профессор по богословию, начал служить молебен. Не помню, как мы с подругой Марией об этом узнали, эта дверь почему-то была прикрыта (об этом позаботились). И вот за молебном нас было всего человек пять. Видно, тяжело было священнику, так как он, давая нам святой крест, сказал: «И только вас?» О молебне не объявили, а все было сделано как бы секретно. Как было обидно, обидно за все это.
Когда уселись мы с подругой в зале недалеко от передних мест, к нам подошли две курсистки из числа депутаток с букетами цветов и обратились к моей подруге: «Преподнесите этот букет баронессе Варваре Ивановне Икскуль фон Гильденбанд». Она была у них попечительницей интерната. Меня это страшно возмутило: «За что именно ей, ведь у нас есть и директор и инспектриса, которые больше потрудились для нашего института. А она что сделала?» (Только в чердачном помещении интерната она устроила якобы комнаты для случайных больных, но мы этих комнат никогда не видели,
