дулом ружья влажный мох под ногами. Минул ещё десяток, и учёный, сделав глубокий присед стал рассматривать бегущих по своим делам солдат из муравейника рядом. Когда ноги окончательно затекли, терпение учёного лопнуло. «Ну всё Комаров, я пошел! У меня тут заключительный день охотничьего сезона, между прочим. Финишная прямая, последний рубеж. Возможно, вообще ключевая вылазка моей работы, а он не приходит. Да ведь, главное, мог бы и просто отказаться», – громко ворчал Филипп, пока не дошел до своей охотничьей полянки.Утром Лев Игнатьевич проснулся с целым букетом последствий прошлой ночи: головной болью, ноющей шеей, гудящей поясницей и жутким запахом изо всех мест. С трудом продрав глаза, учёный первым делом принялся хлопать себя по щекам и для пущего бодрящего эффекта прыгать то на одной, то на другой ноге. Закончив с живительным комплексом процедур, в его голове начали проступать воспоминания о событиях минувших часов. Звонок Иры, обещание Сорокину помочь с охотой, свалившийся вместе с потолком зверь, удавшаяся попытка его поимки и такой обидный факт потери.
«Какой насыщенный вчера был вечер», – подумал полупроснувшийся мужчина и взглянул на часы. Стрелки отчетливо показывали 6:30. «Эх, опоздал», – засуетился он в сборах.
Закинув в рот мятную жвачку и зарядив морилку диэтиловым эфиром, Лев Игнатьевич направился в сторону охотничьих угодий Филиппа Варламовича. Идти до них было не далеко, поэтому полностью смирившийся со своим опозданием, сонный учёный медленно зашагал в восточном направлении.
Добравшись до поляны, ему удалось застать очень интересную картину: Филипп Варламович под песню кукушки бодро приседал с вытянутыми, как струнка, вперед руками.
– Разминаешься, Филипп Варламович? – прокричал Лев, всё ближе подходя к своему собеседнику.
– Да вот чуть спину не потянул, охотясь тут один, – сказал с едва уловимым упреком Филипп, перейдя на наклоны. Комаров успел подметить эту интонацию.
– Сегодня была не ночь, а настоящее сумасшествие, – взбудоражено произнес Игнатьевич. Ему очень хотелось рассказать своему близкому коллеге про существо, но он всеми силами старался не проболтаться. – Я тут опоздал немного…
Внутри Филипп готов был взорваться от такого глубокого пренебрежения их договоренностей и приятельских уз. Но, приглядевшись к Льву получше, тот увидел в его глазах не только усталость, но и глубокое отчаянье. Обнаружив в приветственной улыбке тревожные нотки апатии, Сорокин сразу смягчился и простил своего сердечного друга: «Да ничего. Я уже почти закончил. Если хочешь, присоединяйся».
Лев Игнатьевич взял ружье (без него в тайге просто нельзя, медведям как-никак тоже кушать бывает хочется), покрутил его перед носом и отложил в сторону, вновь заняв руки теперь уже настоящим оружием – ловчим сачком. Филипп Варламович поступил аналогичным образом. Охота началась.
Хоть дичь была
