кулек со щедрой пригоршней мамкиного самосада.
– Ах ты, озорница такая!.. – смеясь, погрозил ей пальцем Анатолий и, нежно приобняв, поцеловал сестренку в темечко.
Распрощавшись с родными, Дружинин запрыгнул в теплушку. Состав со скрежетом и скрипом, дергаясь и натужно пыхтя, тронулся, медленно набирая ход. Новобранцы, торопясь, в спорах и суматохе стали устраиваться в тесном помещении вагона, выбирая себе понравившиеся места на деревянных нарах. Правда, шум и толчея продолжались недолго; скоротечный спор и гомон медленно переросли в обеденную процедуру. Определившись небольшими группами, молодежь принялась за трапезу из тех запасов, что передали им в дорогу заботливые родственники и родители. Смех, шутки, разговоры вскоре тоже стали стихать, и после незапланированного обеда люди стали расходиться по своим местам, обосабливаясь в своих мыслях.
Уединился и Дружинин. Место ему досталось возле входа, как он и хотел и чему был непременно рад. Самое главное, отсюда, не слезая с нар, можно было наблюдать меняющийся за широким проемом пейзаж. Ворота теплушки были открыты, и через них с улицы в душное помещение вагона врывался прохладный воздух набравшейся силы весны. Однообразная равнина степи, изредка пересеченная узкими речушками и неглубокими балками, была покрыта зеленым ковром травы. Выгнанный на выпас скот имел возможность наслаждаться сочным, зеленым кормом. Суслики, перебегая с места на место, шныряли между мелкими кустиками горькой полыни и другого разнотравья. Становясь на задние лапки, эти чудные зверьки, пересвистываясь между собой, с интересом осматривали, что происходило вокруг; щебеча, порхали над землей серые хохлатые жаворонки; выискивая жертву, высоко в небе парил орел. Все это было по-весеннему мило и привлекательно. Но пройдет полтора месяца, и выжженная горячим солнцем степь изменит свой зеленый окрас на мрачно-желтый цвет. Жаворонки и суслики в полуденный зной будут редкими гостями, и лишь гордый орел по-прежнему будет намётывать круги над безжизненной и выжженной солнцем степью. Это Анатолий знал с раннего детства, а потому наслаждался тем, что видел именно сейчас. Устроившись удобней на нарах, он вытащил из кармана кисет и внимательно стал его рассматривать. На мешочке, аккуратно сшитом из темно-красной ткани, с двух сторон черными изящными вензелями были вышиты две большие буквы: Т и Д.
«Ух ты! Как красиво!» – сразу же мелькнула первая мысль. И только теперь Анатолий почувствовал ту теплоту и любовь, с которой сестренки, стараясь, вышивали ему этот подарок. «Обязательно сохраню его до победы, если не убьют», – поклялся себе он и ссыпал в кисет табак, купленный ранее, втайне от матери, на базаре. А мамкин самосад, что сунула ему в карман проворная Валентина, он отложил на черный день.
На вокзале Чкалова среди немногочисленной толпы гражданских и военных Анатолий заметил раненого солдата. Боец, который одиноко сидел на скамейке, был в уже изрядно поношенной форме
