женитьба тятеньки на этой странной женщине, у которой был взрослый сын, но которая выглядела ничуть не старше покойной матушки; затем внезапная смерть самого тятеньки, а теперь еще и ЭТО. Наська, гадина, под видом прогулки выманила ее со двора прямо в руки татям, которые ждали за околицей. Каким-то чудом, не иначе, Василисе даже удалось размусолить и ослабить узел на руках и убежать. Но далеко уйти не получилось. В поганой роще лес не был таким густым, чтоб можно было схорониться, а бежать в другую сторону смысла не было – уж лучше к татям, чем в Навь.
Сводный братец сидел неподалёку от отроковицы, перекатывая по пальцам круглый и гладкий самоцвет, который чудно́ светился изнутри.
– Говорили тебе: сиди тихо! Нет, понадобилось бежать, да еще и тезке своему по башке дала… Дык как дала-то! Он об корягу потом запнулся, да расшибся в овраге, – Демьян откинул со лба белесую челку и выжидающе уставился на нее. Василиса неуютно поежилась под его взглядом и отвернулась. В этот раз руки были крепко привязаны локтями к запястьям за спиной, а после – к дереву.
– Ниче, теперича не сбежишь. Микола сказал, что тебя один ляд кончат, так что готовься, сестрица, – парень сделал упор на последнем слове, – Не завидую я тебе.
Он плотоядно ухмыльнулся, облизывая тонкие блеклые губы. Демьян вообще казался Василисе тенью на фоне остальных татей, которые сплошь были здоровыми и матерыми мужиками. Даже костлявый Афоня казался рядом с Дёмкой богатырем.
Василиса, помня угрозу Миколы, сидела тихо, как мышка, хоть руки уже и ныли в локтях.
– Да ты, сестрица, не боись. Помрешь красивой, вона тебе матушка какой сарафан отдала, белый да шелко́вый. Как от сердца оторвала!
– Нет у твоей матушки сердца, – процедила девочка сквозь зубы, – и у тебя его тоже нет.
– Че ты там бормочешь?
– Дёмка, бестолочь, а ну оставь девку! – гаркнул на него один из разбойников, который казался Василисе самым непричастным к этому кошмару. Мужчина подзатыльником отогнал назойливого братца от пленницы и протянул ей курдюк с водой.
– Пей, пока не видят, – мужчина прикрыл ее собой от остальных, пока девочка жадно присасывалась к воде.
– Че, Кузьма, совесть проснулась, так печешься о ней? – Афоня тенью явился за спиной собрата по оружию.
– Пасть закрой, – огрызнулся Кузьма, пододвигаясь ближе к Василисе. – Жалко мне ее, дите ж еще совсем. За что ж мачеха так?
– Да побоку, золотишко заплатили, так еще и перепадет мож чего послаще. Ты нас, Васюта не боись, мы ласковые будем, – Афоня подмигнул побледневшей Василисе и скрылся за кустами.
Но вернуться ему оттуда было не суждено.
За звуком льющейся струи последовал удивленный возглас и звук удара оземь. Все тати как по команде повскакивали со своих мест и схватились за оружие.
На поляну ступил Змей, сжимая в руке изогнутый меч с золоченой рукоятью в виде гадючьей головы. У навя словно угли горели глаза, ноздри раздувались от гнева, а рассеченые тонким шрамом губы были сжаты в тонкую линию.
– А
